В коридоре затопали, в дверь грохнули, но пустой доспех рядом с ней поднял засов и сунул его в скобы.

Тяжелые створки даже не шелохнулись под ударами.

Ворон, крича и ругаясь, пнул дверь ногой. Тюлениды умолкли. Сын гор прогремел:

– Уходите! Я хочу потолковать с моей женушкой наедине, поняли?! А если она немного попищит, вы ж понимаете, я время от времени ее покусываю и могу казаться грубоватым в любовной игре!

С той стороны двери раздался добродушный хохот. Чей-то голос пролаял:

– Хой, парни, это Мананнан. Кто еще станет говорить такие вещи, а?

Раздались призывы:

– Ура Мананнану! Споем, ребята!

И твари переместились чуть дальше по коридору.

Странные, нечеловеческие голоса грянули:

На земле я человек,

Сэлки средь морей я.

Глубже всех озер и рек

Мой дом на Скуле Скерри!

III

Трое человек стояли на небольшом холме к северу от поместья. Согласно инструкции, они оставили свои автомобили за территорией поместья. Над головой сияли звезды, но приближающаяся заря окрасила облачное небо над морем в смесь черного и кроваво-красного. Впереди, между ними и главным зданием, темнел лесок. Холм был достаточно высок, и ничто не загораживало прилепившийся к береговой скале дом. В предрассветных сумерках лес казался шепчущей массой теней. За домом поднимались столбы дыма от горящих садов.

Позади, у подножия холма, собирались раненые. Стоны и проклятия доносились оттуда, где истекающие кровью люди лежали во мраке на одеялах и на собственных пожитках. В траве горели фонари, и двое медиков в черной униформе СВОР развертывали полевую операционную. Они готовились ампутировать раздавленную ногу небритому мужику в кожаной куртке. Тот верещал и отбивался. Немного влево жрицы в лиловых рясах кружком стояли над несколькими еще теплыми трупами, чьи лица также покрывали сутаны.

Один из троих, седой мужчина с грубым лицом, в черной спортивной куртке поверх делового костюма, держал в руке полевой телефон. На спине куртки красовались буквы: СВОР. Он обратился к остальным:

– Азраил упал в море. Мы понесли тяжелые потери. Я намерен отозвать моих людей и начать отправку раненых в ближайшую больницу. Могу оставить достаточно людей, чтобы оцепить это место…

– Уэнтворт, – негромким шепотом произнес второй, лысый косоглазый старик с заячьей губой, чье изрытое оспой лицо казалось искаженным злорадной усмешкой. На нем была богато украшенная лиловая сутана, а на цепи на шее – перевернутый крест внутри перевернутой пятиконечной звезды. – О, этого я ждал. Вы так гордитесь своими солдатами и ружьями, но что ружья против тварей ночного мира? Почему вы тогда не убегаете? Я должен был стать правой рукой хозяина, а не вы. Когда он вернется…

– Мистер Колдгрейв, – холодно ответил Уэнтворт, – Азраил только что рухнул в океан с высоты несколько сотен метров. Я знаю, что он призрак, но тело в котором он обитает, несомненно, мертво. Если вы двое не захотите передать мне командование над вашими подразделениями, вождя у нас нет. Азраил, может, и жив – если это слово имеет для него какой-то смысл, – но у нас нет инструкций. Нам придется снова отправиться на его поиски. Мои ученые по-прежнему обслуживают камеры сенсорной депривации в Дэнверской лаборатории, а комиссия до сих пор не выяснила, что я делаю с оперативными фондами. Также я получил из приюта новый объект для опытов и могу заставить ее войти в контакт с Азраилом в мире снов.

– Вы насмехаетесь надо мной, – взвизгнул Колдгрейв. – Теперь меня зовут отец Малигнус: я наследник Парацельса. Ваши экспериментальные наркотики и цистерны для сна просто хлам. Мои последователи способны проникать в царство снов одной силой веры, путем медитаций, с помощью открытых в древних рукописях алхимических тайн. Мы останемся грабить Эвернесс. Кто владеет серебряным ключом, тот способен запирать и отпирать врата сновидений. Темный мессия – хозяин – не может умереть. Он восстанет и вознаградит нас за наше терпение и веру.

Третий, со стеклянными глазами, лежал на траве у их ног. Голова его была обрита и покрыта татуировками с изображением орущих лиц, так что дополнительные рты помещались на щеках, а дополнительные глаза – на лбу. В ушах болталось по дюжине сережек. Он дрожал, поглаживая крупнокалиберный револьвер в руке.

– Н-не, мужик. Вы оба дырявые задницы. Мы с этого ничего не поимеем. Мы не выйдем отсюда живыми. Оно идет. Оно надвигается из черноты, из холода, из сонных черных вод на дне моря. Врата откроются, откроются, словно пасти, – и все голодные, понимаете? Как зубы. А потом выйдет ОН. Выйдет. Выйдет и сыграет с миром. А что вы делаете с игрушкой, когда наигрались? Ломаете ее. Ломаете, и мама выбрасывает ее на помойку. Так случилось со мной. Моя жизнь сломана и выброшена. И это случится с вами. И, черт, я буду смеяться и смеяться, когда это случится с вами. И то же случится с хозяином, с человеком-кошмаром, с Азраилом де Грэем. Потому что ОН – всемогущ. И даже Азраил боится ЕГО.

Колдгрейв покосился на молодого человека в татуировках.

– Анджело, ты, подонок обдолбанный, что намерены делать твои животные? Остаться со мной или удрать в Уэнтвортом? Ты даже не соображаешь толком, а?

Анджело поднялся на ноги, размахивая револьвером.

– Я мыслю ясно! Мир свихнулся. Вы двое не знаете, что произойдет с вашими людьми, а? Они видели слишком много. Они видели, как оживают статуи, и шли плечом к плечу с тюленями-людоедами, одетыми в человеческие тела. Да, да: слишком много, слишком много. Вы не знаете, что творится с теми, кто слишком много видел? Отчего, по-вашему, мы не помним, что делали во сне, когда просыпаемся? Вы не знаете о мгле. Мгла надвигается. А там, во мгле, люди – люди, которым мы очень не нравимся.

– Ты имеешь в виду Пендрагона? – уточнил Колдгрейв. – Амнезия взяла его.

– Он вернулся, – возразил Анджело. – Я видел его, когда пребывал под кайфом. Мое сознание может находиться в двух местах одновременно. Это называется наркотическим ясновидением. Вот почему моя банда запомнит все, что происходит здесь сегодня, тогда как ваши люди, солдатики, и ваши, молящиеся дьяволу придурки, поедут на «скорой» в дурдом. Хе. Можете занять мою старую палату.

У Колдгрейва встревожено дернулось лицо. Он сказал:

– Двое из моих людей позапрошлой ночью пропали. Это случилось как раз перед тем, как во сне нам велели встретиться у мальчишкиного дома. Пендрагон, не исключено, жив. Он может преследовать нас.

– Он всего лишь человек, – отмахнулся Уэнтворт.

– Вы дурак и пустомеля, – окрысился Колдгрейв. – Вы что, не знаете, кто такой Пендрагон? Не знаете, чья кровь течет в его жилах? Не знаете, какую женщину он выкрал у короля эльфов себе в жены? Некоторым из моих людей было видение Инкуанока, где высится базальтовая твердыня заточенного в ней короля, и они знают, кого Оберон заключил в ее несокрушимом куполе, охраняемом птицами шантак. Вы с вашим оборудованием, вашими цистернами сенсорной депривации, с вашей финансируемой государством лабораторией по исследованию сновидений… Вы ничего не знаете.