Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я нерешительно взяла оладушек, макнула его в варенье и откусила кусок. Пожалуй, нигде я не пробовала оладьев лучше, чем в Бреннене… Хотя где я бывала?
- Кушай, - приговаривала Фелиция, - компот не забудь.
И я послушно жевала, словно попав под ее чары, хоть и есть толком не хотелось. Компот оказался слишком сладким, обычно нам давали его куда кислее.
- А воды нет? – пробормотала я с набитым ртом.
Фелиция, забывшись, стояла и расчесывала ногтями свою болячку, затем встрепенулась, даже спрятала руку за спину.
- Так компот ведь!
- Сладкий, - я покачала головой.
- Ну, ты пей, я позже водички принесу, - заверила она.
- А охрана пустит?
- Отчего не пустить? Главное, чтобы мастер Брист не знал, что я тебя тут кормлю. Запретил к тебе даже приближаться, злой, как собака.
- Это правда, что он может стать следующим главой? – все же спросила я, вспомнив рассказ Аделаиды.
- Как высший совет решит, - во взгляде Фелиции появилось странное удовлетворение, как будто… как будто она только что сделала все, что планировала, приходя ко мне в камеру.
Я отодвинула пустую кружку, потом сжевала последний оладь.
- Спасибо, - промычала с набитым ртом, - вкусно.
- Это хорошо, - пропела лекарша, ловко собирая посуду обратно на поднос, - ну, я пойду. Водички чуть позже принесу.
И она удалилась, оставив мне свечу, а я снова забралась на лавку, подогнула ноги и стала смотреть на трепещущий на сквозняке маленький огонек.
После сладкого компота очень хотелось пить, но я понимала, что скоро Фелиция не появится, и что придется довольствоваться тем, что есть. Постепенно мной овладевало странное цепенение. Мне казалось, словно я тут, в камере – и одновременно где-то там, внутри веселого танцующего огонька.
Потерла виски, прогоняя странные видения. Потом дошла до ведра, там у меня закружилась голова, и я торопливо вернулась на скамью.
Это все события прошедшего дня так играют.
Потолок камеры, сложенный из деревянных балок, брался мягкими волнами. Мне хотелось плыть по ним, в этой прохладе, обнимающей тело. Было хорошо, как никогда раньше. Только вот Винсента рядом больше не было, и от этого тревожно ныло под ложечкой…
Где-то далеко снова звякнул засов, но я по-прежнему плыла по деревянным балкам, расходящимся зыбкой рябью. Уже не хотелось подниматься, смотреть, кто там пришел. Наверное, была ночь, и, наверное, свеча почти догорела, но я продолжала дрейфовать в вязком безразличии.
«Вставай», - звякнуло тревожно где-то в глубине затуманенного рассудка.
Я точно знала, что дверь открылась, что кто-то вошел. И, верно, должна была хотя бы посмотреть…
Но тело сделалось совершенно непослушным, как бревно. Я попробовала сесть. Получилось едва пошевелить пальцами.
И почему-то я совершенно не удивилась, когда в мятущемся свете свечи надо мной склонилась Фелиция.
- Ну что, моя девочка, - ласково сказала она и погладила меня по лицу, - пришла пора покормить моего хозяина. Ты такая одаренная, в тебе так много от Пробуждения… Он будет доволен, когда пожрет тебя. И я буду довольна, потому что проживу дольше, сильно дольше.
«Винсент!» - заорала, бесновалась та частичка меня, что еще осознавала происходящее.
А та, которую опоили, лишь вяло наблюдала, как блеснуло лезвие ножа, которым так хорошо и удобно перерезать горло.
Блестящее острие качнулось в неверном свете.
- Нет, - пробормотала Фелиция, - сейчас не время. Не все так просто, куколка.
Резкий взмах ножом, и я, словно сквозь толстый слой войлока, услышала треск раздираемой одежды. Груди и живота коснулся прохладный воздух. В ушах грохотал пульс, и в те короткие мгновения все, что я слышала, это стук собственного сердца и тяжелое, словно через силу, сопение Фелиции. Под грудью кольнуло, я дернулась и замычала. Даже язык не ворочался. Сознание билось в агонии, попав в западню собственного тела.
- Тише-тише, - забормотала лекарша, - важен ритуал.
У меня в ушах это отозвалось тошнотворным эхом – ритуал-туал-туааааал.
Она что-то выводила там, у меня на животе. Ножом вырезала. Едкая боль вгрызлась в тело, а я по-прежнему не могла пошевелиться.
- Хорошо, что стража спит, - тем временем поясняла Фелиция, - поэтому сегодня я все сделаю правильно, с хорошей отдачей. Урм-аш будет доволен и подарит мне еще несколько лет жизни. Ты ведь понимаешь, что обидно умирать от того, что медленно пожирает твое тело? Очень обидно… когда остальные живут, а тебе – пустота, ничто. Мы привыкли называть это покоем, но сомнительный покой, когда исчезает время. Покой – это когда отдыхаешь в кресле на веранде, а вокруг – осень. Или весна. Да что угодно. Я пыталась лечиться, но не помогло. И только Урм-аш предложил мне сделку, выгодную сделку… Он любит пожирать сноходцев, и чем одареннее жертва, тем ему больше нравится.
Перед глазами плыло – и от слез, и от боли. А челюсти сомкнуты, и все, что получается – жалко мычать. Я чувствовала, как по бокам вниз стекают горячие капли. Фелиция вырезала какие-то знаки у меня на коже. Ритуал, как она и сказала, чтобы все правильно.
- Ну, вот и готово, - прошептала женщина.
Потом она наклонилась ко мне и поцеловала в лоб. Дыхание у нее было… прогорклым, словно вся Фелиция уже давно испортилась внутри, а все, что осталось – оболочка, которая умеет ходить, двигать руками-ногами и приносить жертвы.
Она подняла нож. Меня затягивало в барабанный ритм собственного сердца, и сверкающая точка над моим лицом – это все, что осталось от целого мира.
«Как жаль…» - пронеслась последняя мысль.
Я не сразу поняла, что с грохотом ударилась железная дверь о стену. Фелицию вдруг смяло и швырнуло куда-то вбок. А я… слепо глядя в потолок, все еще берущийся волнами, и сама как будто неживая, плаваю в вязком меде. Какой-то шум, ругань, звуки борьбы. Потом все стихло.
А надо мной склонился Орнус Брист. Он тяжело дышал, словно только что с кем-то дрался, волосы взъерошены, рубашка разодрана в клочья.
- Ильса? Ильса, что с тобой? Отвечай!
Он схватил меня за плечи и затряс. Потом, словно опомнившись, запахнул на груди разрезанное платье, посадил на лавке, сам сел рядом и прижал к себе.
- Девочка, почему молчишь?
- Да понятно, почему. Опоила она ее, вот что, - откуда-то из угла голос Альберта.
- Держите, - добавил он.
Мастер Брист сделал быстрое движение рукой, покрутил перед глазами маленький пузырек, затем зубами выдернул пробку.
- Пей, - приказал тихо, - пей, не смей отворачиваться!