Я торопливо покончила с приготовлениями к ужину, наполнила для мсье термос горячим чаем с медом и поехала в такси на Монмартр. Стояло лето, вечереть еще не начало. Напротив отеля был разбит крошечный скверик, и там на траве я увидела обувного мастера, работавшего в уютном одиночестве. Картина эта застала меня врасплох: он надел шляпу и казался помолодевшим. Я перешла улицу. Увидев меня, мастер побагровел, сгреб туфли в кучу и засунул в карман пиджака ножницы.

— Мистер Эшворт.

— Том, — ответил он.

— Мсье попросил меня кое-что передать вам.

Когда я рассказала ему о приглашении, Том покраснел еще пуще.

— О.

Он достал из кармана ножницы, снял пиджак, расстелил его по траве и взмахом руки предложил мне сесть. Мода тех дней требовала коротких юбок, и я порадовалась, что на мне домашнее платье, длинное, ведь нет ничего более неудобного, чем сидеть в короткой юбке на траве, на пиджаке мужчины, стараясь принять достойную позу.

Он пробормотал, запинаясь, что я оказала ему большую честь, проделав такой путь, чтобы доставить приглашение, он с наслаждением пришел бы на ужин, если наряд его сочтут подходящим для этого, но на балетах он по причинам личного характера никогда не бывает.

— Это связано с правилом, которое установил мой отец, — сказал он.

Я подождала объяснений, однако больше он ничего не сказал. Встал и протянул мне руку, помогая подняться.

И я вернулась на набережную Вольтера, чтобы продолжить приготовления к ужину.

Каплун, если его правильно приготовить, птица на редкость вкусная. Я научилась делать это еще в молодые годы. Для соуса только и требуется, что розмарин, тимьян и лимонный сок. Надо просто приподнять кожицу на груди птицы, смазать ее мясо этим соусом, а все остальное она сама доделает в духовке. На гарнир я выбрала запеченный картофель и слегка пропаренную спаржу.

Ужин должен был начаться около полуночи, однако Том пришел намного раньше. Брюки его были отглажены, складка, правда, получилась кривоватой, на шее красовался завязанный тугим узлом галстук.

— Мне очень неудобно, но я как-то не уловил ваше имя, — сказал он.

— Одиль.

Он протянул мне пучок нарциссов и сказал:

— Ну что же, Одиль. Обычно я к этому времени уже сплю, так вы простите меня, если я буду немного клевать носом.

Честно говоря, в то время он казался мне всего лишь приятным, без претензий, мужчиной, не привлекательным в каком-либо общепринятом смысле, но определенно интересным. Я приняла цветы, сказала спасибо и попросила его устроиться поуютнее до прихода других гостей.

Стоя посреди кухни, я видела через приоткрытую дверь, как он опасливо опускается на кушетку. Он сказал, что не привычен к вину, и теперь держал бокал так, точно тот мог ему чем-то навредить.

В половине двенадцатого появились обычные наши официанты, Пьер и Алейн, начинающие актеры. Этим наглецам довольно было смерить Тома единственным взглядом, чтобы полностью списать его со счетов. Они занялись последними приготовлениями, протерли подсвечники, расставили столовое серебро, ополоснули винные бокалы, а я вносила завершающие штрихи в закуски и десерт.

Когда начали подходить гости, я с тревогой обнаружила, что мсье среди них нет. Ничего необычного в этом не было, мсье часто опаздывал на свои званые ужины, но мне было жаль Тома, который явно стеснялся гостей. Мсье пригласил несколько танцовщиков и танцовщиц, аргентинского балетного критика, какую-то кинозвезду, бизнес-менеджера и пару светских дам, одна из них приехала из Нью-Йорка, — миссис Годсток, старавшаяся появляться на его приемах как можно чаще. Ей было изрядно за пятьдесят, но одевалась она вызывающе, как молодая девушка, бюст ее только что не вываливался из лифа платья. Насколько я знала, у нее имелся муж, впрочем, ни одного упоминания о нем я от нее не слышала.

Она сказала что-то о картине, которую купила для мсье, о ее строгой уравновешенности. Назвала цену, и Том нервно заерзал на кушетке. Аргентинский критик согласился с миссис Годсток в том, что картина отличается совершенством цветового решения.

Я же наблюдала за тем, как бедный Том понемногу обращается в предмет обстановки.

В полночь я решила, что пора приступать к ужину, пусть даже и без мсье. Гости нехотя заняли места за столом. Тут-то и выяснилось, что Том неприметно для меня напился, да еще как. Я-то думала, что он весь вечер продержал в руках изначальный бокал, но, по-видимому, наши официанты из мелочного злорадства его пополняли. Непривычный к вину Том остался на кушетке, с которой громогласно потчевал усевшихся за стол гостей рассказами о лондонской футбольной команде, ни одному из них не любопытной. Миссис Годсток фыркала, мужчины безуспешно пытались заглушить голос Тома своими. Одни лишь танцовщики, по-моему, и проявляли к нему вялый интерес.

Я предложила Тому сесть среди гостей, подвела его к столу. Свободным осталось только одно место, рядом с миссис Годсток. Я попыталась отобрать у Тома бокал, он воспротивился, выплеснув немного вина себе на брюки. Салфетку он заправил за ворот своей рубашки с немалым трудом, одна из балерин даже захихикала.

Я вернулась на кухню, чтоб разложить по тарелкам первое блюдо.

Пока тянулся ужин, английский выговор Тома становился все более резким, голос звучал все громче, Том размахивал вилкой с насаженным на нее куском каплуна.

Я наблюдала за ним сквозь приотворенную дверь кухни и в конце концов решила, что пора действовать. Том добрался в своем рассказе до пенальти, которое предстояло пробить его команде. Я улучила подходящий момент, вышла из кухни и окликнула его: «Мистер Эшворт! Мистер Эшворт!»

И затараторила, объясняя гостям, что у меня сломалась посудомоечная машина, а поскольку Том мастер на все руки, мне необходима его помощь, так не позволят ли гости увести его из-за стола?

— Я к вашим услугам, — сказал Том и встал, ушибив колено о край стола и едва не стянув с него скатерть.

Он покачивался, я взяла его под руку, отвела на кухню и усадила у стены, чтобы не упал.

— Одиль, — не очень внятно выговорил Том.

В следующий миг я услышала, как в дом вошел мсье. И очень скоро в столовой началась перебранка. Несколько человек повысили голоса, мсье сильнее всех. Кто-то закричал на него. Я поняла: беды не миновать — с мсье вообще было лучше не спорить. Я велела Тому сидеть на месте и вышла из кухни. Все гости стояли, кто тыкал в мсье пальцем, кто грыз ногти, кто застегивал запонки, а мсье, возвышаясь посреди этой суеты, гнал их одного за другим из дома.

— Опоздал? — кричал он. — Это я опоздал? Вон! Пошли вон!

Некоторые медлили, надеясь вернуть себе его расположение, не тут-то было. Миссис Годсток пошептала ему на ухо, он ее оттолкнул. В ужасе она повторяла и повторяла имя мсье. Попыталась коснуться его руки, но мсье заорал: «Вон!» Аргентинский критик стоял, бормоча что-то, у двери, он даже ухитрился пожаловаться на качество каплуна, но я была слишком занята мыслями о Томе и обижаться не стала. Мне необходимо было вернуться на кухню до того, как и Том слишком уж пострадает от гнева мсье. Я просто представить себе не могла, что произойдет, когда мсье увидит его сидящим там, — думала, что все фурии вырвутся из Аида.