Он подыскал подходящую формулировку:

– Неужели вы так озабочены судьбой графа, что не думаете о собственной?

– Я же не бездушное чудовище! – прямо-таки огрызнулась Лавиния. – Почему бы и мне не иметь права на какие-то человеческие чувства? – она поникла в кресле, сказала устало: – Собственная судьба с некоторых пор меня занимает мало, как только я прикинула, чем все может кончиться... Все чаще приходит на ум, что следует поступить, как королева Боделия.

– Я плохо знаю лоранские сказки и баллады, – сказал Сварог.

– Это не сказка и не баллада, – строптиво возразила Лавиния. – Так и в самом деле случилось лет триста назад. Против королевы составил заговор старший взрослеющий сын, и она успела узнать, что ее твердо уверены не заточить, а убить прямо во дворце. У нее оставалось несколько верных, успевших к тому же набить сумы драгоценностями из сокровищницы. Они имели полную возможность ускользнуть потайной лестницей, выбраться из дворца подземным ходом, добраться до порта и по Азуру уплыть в море. Вот только она прекрасно понимала, что если уплывет в изгнание, никогда не вернет трон. Приказала своим людям спасаться одним, а когда ворвались заговорщики, гордо выпрямилась и отрезала: «Я жила королевой и умру королевой!» Ее пронзили мечами. Так и было, остались воспоминания свидетелей, получившие огласку только после их смерти. Смерть королевы Боделии стала сюжетом полотен многих известных живописцев, и не только в Лоране...

– Значит, вы принимаете его судьбу близко к сердцу. .. – задумчиво повторил Сварог.

– Говорю вам, я не бездушное чудовище! – отрезала Лавиния и продолжала спокойнее: – Знаете, он милый и добрый, совершенно безобидный человек, в конце концов, вы сами прекрасно знаете, что это я его вызвала на откровенность и озабочена в первую очередь его участью, а не собственной. Я все равно в отчаянном положении. И не хочу последовать примеру королевы Боделии по одной-единственной причине: меня могут и не убить.

Со свергнутыми королевами оборачивается по-всякому. Королеву Даули сверг ее старший брат, когда ей было двадцать три... и она сорок один год безвыходно прожила в замке в одном из самых диких уголков гор Адантел. Не хватило решимости броситься со стены, а здоровье было железное. Как и у меня... и у меня тоже не хватит духу покончить с собой, долгие годы в глуши, в бездействии... ужас! – она непритворно передернулась. – Больше всего в жизни меня пугает безделье, пусть даже в роскоши и довольстве. Лучше уж кончить, как королева Бо дел ия...

Она выпрямилась в кресле, звонкий певучий голос звучал воодушевленно – вполне возможно, она себя сейчас представляла на месте гордячки-королевы, предпочитавшей красивую смерть прозябанию в изгнании на чужбине. Сварог припомнил: в коридоре, ведущем в Янтарный зал, и в самом деле висит большая картина, судя по кракелюрам, почтенного возраста: молодая женщина в пышном старинном платье стоит у стола в роскошном помещении, высокомерно смотрит на вломившихся к ней богато одетых субъектов с мечами наголо. Ну, в Латеранском дворце множество картин на исторические сюжеты, и Сварог почти никогда не интересовался подробностями...

Он испытывал, откровенно говоря, легкую оторопь оттого, что Лавиния вдруг открылась с неожиданной стороны. Змея подколодная, мастерица интриг и коварства, однажды собственноручно зарезавшая кинжалом стоявшего на дороге в прямом и переносном смысле человека, справедливости ради нужно уточнить, что он был готов бестрепетно поступить с ней так же, но Лавиния опередила, холодная шлюха, всегда готовая заплатить собой ради существенной выгоды... но оказалось, способная на обычные человеческие чувства, которые без натяжек можно назвать благородными... Что ж, он не в первый раз с таким сталкивался, и наверняка не в последний...

– Конечно, вы вице-канцлер и возглавляете... две грозных конторы, из-за чего многие в Империи вас недолюбливают, а то и боятся, – сказала Лавиния, при-

дав себе как можно более горделивую осанку. – Но я вам скажу в лицо: по моему глубокому убеждению, иные законы Империи – анахронизм и глупость. Преследовать по закону человека только за то, что он рассказал женщине всего-навсего о некоторых дворцовых интригах и раскладе сил в верхних этажах власти... Ну в точности как великий самодур король Деберадо! Он однажды издал указ, по которому карался смертью всякий из его дворца, кто расскажет посторонним о чем бы то ни было происходящем во дворце. О чем бы то ни было. Голов за короткое время лишились человек тридцать – от благородного герцога, рассказавшего тетушке последние дворцовые сплетни, и она отправлена была на плаху вместе с племянником, до кухонного мужика, рассказавшего в трактире, что во дворце есть отдельные поварни для мяса, рыбы, сладостей...

– И как же кончил этот изобретательный законотворец? – усмехнулся Сварог.

– Печально для него и радостно для очень многих. За все, что он наворотил, его зарезал кто-то, так и оставшийся неизвестным, а наследник идиотский указ отменил. Я вовсе не хочу сказать, будто кого-то в Империи следует зарезать, но законы порой идиотские. Я знаю, именно вы стояли за отменой некоторых явных анахронизмов, но почему вы так непоследовательны и медлительны?

– Не хватает времени, – честно признался Сварог. – И, откровенно говоря, не чувствую себя способным на столь великий реформаторский подвиг – покуситься на все законодательство Империи, почистить его от анахронизмов и прочего мусора...

– А тем временем хороший человек оказался в хлопотах из-за этих анахронизмов, – с явной укоризной сказала Лавиния. – Причем на нем, если разобраться, лежит меньшая доля вины, а большая – на мне. Я готова ответить...

Действительно, птаха защищает птенца. Она слишком горда, чтоб просить, никогда в жизни никого ни о чем не просила – и сейчас, похоже, готова наступить на горло прежним привычкам – только не знает, как это сделать. Что ж, не стоит доводить ее до унижения, это совершенно ни к чему...

– Остыньте, Лавиния, – сказал Сварог спокойно. – Персонально вам ничего не грозит. Самое большее, что может вас ждать, – вам оставят только доступ в Канцелярию земных дел для каких-то неизбежных официальных визитов. А прежнего доступа в Келл Инир лишат, но эго в теории. Я вовсе не намерен лишать вас доступа ко двору, да и императрица на это не пойдет, она не мелочна и тоже втихомолку посмеивается над иными анахронизмами. Так что для вас не будет ровным счетом никаких последствий.

– Я