– Семьсот. Нет? Тогда покеда, старый жлоб… – Я сделал вид, что собираюсь свалить.

– Э-э, кирие, стаматыстэ, паракало![54]Ладно, будь по-вашему. Только деньги я хочу получить сейчас.

Как все это знакомо: стулья вечером, но деньги вперед…

Интересно, не слинял ли папа этого толстого пиндоса в свое время из Одессы?

– Держи… – Я всучил ему семь сотенных; попроси грек и пять "кусков", я их отсчитал бы не поморщившись – ситуация стоила гораздо дороже; но бес противоречия, мой извечный спутник, дергал мой дурной язык даже на краю пропасти. – Только смотри без обмана. Не люблю финтов… – И я, как бы невзначай, приоткрыл полу куртки, показав рукоять пистолета, покоящегося в кобуре под мышкой. – Усек?

– Господин, как вы могли такое подумать? – Хозяин таверны заметно побледнел. – Исполним в лучшем виде. Мин энохлистэ…[55]

Мои объяснения не заняли много времени – шальные баксы, вдруг оказавшиеся опаснее мины замедленного действия, усилили умственные способности флегматичного толстяка невероятно.

Когда я усаживался на свое место, грек, прихватив литровую бутылку узо[56], с решительным видом направился в полутемный закуток под лестницей на второй этаж, где обретались типы, с которыми нормальный человек не пошел бы вместе даже справлять нужду.

Я и уже предупрежденный мною при помощи условных жестов Акула с нетерпением ждали, когда начнется "веселье"…

Кто, попав в Афины, ожидает прикосновения к одной из самых древних цивилизаций или некой ауре, сопутствующей овеянной мифами и легендами старине, тот глубоко заблуждается.

Современные стеклобетонные ящики закрыли небо, и лишь кое-где в их тени мелькнет изящная беломраморная колоннада, разрушенная в незапамятные времена, или кусок крепостной стены, небрежно отреставрированный потомками некогда грозных полководцев, гениальных философов и несравненных ваятелей.

Возле этих археологических останков, высунув языки от многочасовой беготни по оживленным улицам, толпятся сбитые с толку туристы, поверившие красочным рекламным проспектам, в которых даже склеенный реставраторами на живую нитку ночной горшок жены ремесленника времен Плутарха благодаря невероятным возможностям суперсовременной фототехники на цветной иллюстрации кажется чудом искусства и вкуса.

Короче, Афины – город как город. Европейский, большой, достаточно цивилизованный, но, как и другие мировые мегаполисы, с варварской изнанкой, тщательно скрываемой от глаз гостей и прочих праздношатающихся.

И теперь я блуждал по этой самой "изнанке", старательно заметая следы и подыскивая надежное пристанище…

Этот человек попался мне на глаза совершенно случайно, когда я наконец отважился пообедать, вернее – поужинать. С того самого часа, как меня вынудили покинуть гостиницу, я практически безостановочно мерил шагами тротуары городской окраины, пытаясь найти самое разумное и эффективное решение проблемы, название которой было кратким и однозначным – Сеитов.

Кабачок на пересечении двух улиц, располагавшийся в трехэтажном угловом доме с облупившейся штукатуркой и лепными украшениями, показался подходящим во всех отношениях. А когда зашел внутрь, то и вовсе порадовался.

Как я и предполагал, из окон хорошо просматривались обе улицы, и застать меня врасплох было проблематично – кроме двери черного хода, спрятанной за портьерой, в кабачке была еще дверь, ведущая с деревянной лестницы на второй этаж; похоже, там жила семья хозяина.

Человек был не маленьким, не большим, не толстым, не худым – он был изменчиво-неуловимым, как гуттаперчевая кукла в руках фокусника. Этот странный малый сидел за столом под пальмой в керамической кадке и, забавно гримасничая, уплетал за обе щеки содержимое вместительной миски, макая булку в красный соус.

Иногда его тело сжималось, голова пряталась в плечи, и тогда он казался почти карликом – нескладным, лупоглазым, с постной монашеской физиономией.

А временами поджатые ноги выпрямлялись, выглядывая с противоположной стороны стола, шея удлинялась, и перед моим изумленным взором появлялся тощий как жердь Рыцарь Печального Образа – Дон-Кихот. Но с лицом похотливого сатира, особенно когда в очередной раз прикладывался к бутылке с недорогим крепким вином (он пил из горлышка).

Нельзя было определить ни его физические кондиции, ни возраст, но в одном я совершенно не сомневался – это был мой соотечественник; гуттаперчевый человек ухитрялся одновременно жевать, пить и напевать русскую песню: "…Надышался я пылью… мням-мням… заморских дорог, где не пахли цветы… клок-клок… не блестела луна…"

Я устроился неподалеку от него.

В кабачке людей было не много – часы показывали лишь полседьмого вечера, – а потому вместо обычного для таких заведений гвалта, начинавшегося с заходом солнца, в помещении стояла чинная тишина, изредка прерываемая звоном стаканов, негромким говором и вокальными упражнениями гуттаперчевого "Дон-Кихота".

С едой я управился быстро, но уходить не хотелось, и я делал вид, что налегаю на легкое молодое вино, хотя, если честно, оно и впрямь было неплохим; впрочем, ценитель спиртного из меня никудышный.

Покончив с ужином, соотечественник, в очередной раз превратившись в отчаянного борца с ветряными мельницами – то есть растянувшись, как эспандер, – с видимым удовольствием закурил… "Беломор"!

Нет, это уже чересчур! Неужели этот нескладный человек – подсадная утка Сеитова? Я проверял многократно, нет ли за мной хвоста, но настоящие профессионалы (а мои преследователи были именно таковыми) способны проследить и за более опытным в шпионских играх человеком, нежели я.

Им ничего не стоило, имея транспорт, все время опережать меня на шаг, чтобы застать врасплох. А уж определить, куда я в обязательном порядке направлю свои стопы после многочасовых хождений по Афинам, мог и ребенок.

Так почему бы им и не воспользоваться такой классической ситуацией, понатыкав своих людей на моем маршруте? Как можно заподозрить в слежке человека, который пришел в кабак задолго до тебя?

Но если он подсадная утка, то, по-моему, курить русские папиросы – это перебор. По идее, подсадка должна сидеть тихо, ничем себя не проявлять и лишь при появлении группы захвата или ликвидации сделать свой козырный ход. А этот выпячивает себя, как клоун на манеже цирка, разве что грима не хватает. Чего он добивается?

Стоп! Черт возьми, хватит! Так недолго стать шизофреником. С чего ты взял, что этот человек за тобой следит? Бред…

Я не стал больше рассиживаться и выяснять, кто есть кто, а быстро расплатился и вышел в вечерний полумрак, подсвеченный первыми фонарями.