Но и там, где не было «великих хартий», повсюду в Европе появлялись парламенты. Этот процесс начался в Испании с созыва кортесов в 1188 году в Леоне, а затем распространился в Арагон, объединивший Каталонию и Валенсию, где тоже были свои парламенты. Чуть позже похожие на парламенты собрания появились в иберийских королевствах Наварра и Португалия. Во Франции несмотря на то, что развитие национального парламента, Генеральных штатов, шло медленно, существовали многочисленные региональные штаты. Далее к востоку, в Швейцарии, сельские кантоны созывали собственные собрания, а затем в 1291 году объединились. К северу немецкие княжества, входящие в состав Священной Римской империи, обычно созывали собрания, называвшиеся «ландтагами». К западу от них, на территории современных Бельгии и Нидерландов, во Фландрии, Голландии и Брабанте имелись весьма активные собрания. К северу от них в Дании история парламента началась в 1282 году, а в Швеции – в середине XV века. Причем в обеих этих странах, а также в Западной Фрисландии в Нидерландах и в Тироле в Австрии право участия в парламентах предоставлялось и крестьянам. Шотландия имеет парламент с XIII века, а в Польше возник сейм, который называется так до сих пор.

В Северной Италии, конечно же, в контексте коммун имелись свои версии хартий и парламентов, как мы видели в предыдущей главе. Они тоже уходят корнями в народные собрания. По сути, Северная Италия представляла собой идеальное место для смешения институтов Римской империи и традиции народных собраний, которую сначала принесло еще одно германское племя, ломбарды, а затем Каролинги. Это отличает ее от Южной Италии, не имевшей истории народных собраний и в которой не появились хартии и парламенты, как и не достигла процветания свобода.

Если мы посмотрим на континент в Средневековье и в начале современного периода, то увидим не только «хартии» и парламенты, но и оживленную деятельность местных общин, активно занимающихся своими собственными делами и постоянно пытающихся повлиять на более централизованные государственные институты и оформить их. Хорошо задокументирован пример немецкой земли Гессен, правитель которой созывал парламент под названием «диет». В отличие от английского парламента, гессенский диет не имел права устанавливать налоги, но он оказывал значительное влияние на них, формулируя и предъявляя правителю Гессена gravamina («жалобы»). Этот процесс относился к более широкому общеевропейскому явлению подачи «петиций» правителю, особенно заметному в Англии. В Гессене к концу XVI века государство получало по тысяче петиций в год, а к концу XVIII века их число возросло до четырех тысяч. Очевидно, что gravamania и инициативы диета оказывали большое влияние на законотворческую деятельность и политику Гессена. Во многих предисловиях к своим эдиктам правители признают роль местных инициатив и отмечают, что толчком к принятию многих решений послужило их обсуждение в диете. В 1764–1767 годах такие «инициативы снизу», как их в действительности и называли, помимо прочего, повлияли на решения по поводу десятин, налогообложения, городского судопроизводства и страхования от пожаров. Они также требовали кодификации общего прав, на всей территории Гессена и предлагали улучшение школьного образования, что и было осуществлено в 1731, 1754 и 1764 годах, а также предлагали меры по развитию мануфактур, осуществленные в 1731 и 1764 годах. Диет также призывал к более «открытому правлению», включая такие меры, как публикация всех текущих постановлений, судебных приговоров и принятых в диете резолюций.

Формулируемые диетом gravimania касались не только того, что беспокоило городских жителей и элиты. Мы видим также жалобы относительно Kontribution, самой тяжелой формы налогообложения, которому подвергались преимущественно крестьяне, а также жалобы на урон, который производят олени и другие дикие животные. Также постоянно подавались жалобы на законы, противоречащие традиционным обычаям наследования. В конце концов правитель сдался и отменил законы. Пример Гессена не исключителен. Нечто похожее наблюдалось на территории Нижней Австрии, Гогенлоэ и Вюртемберга.

В основе такого «взрыва» хартий, парламентов и народного участия в политике в средневековой Европе лежит эффект Красной королевы и тот толчок, который он дал укреплению общества и увеличению способности государства. Потребление сургуча, кстати, увеличилось не только в Англии; по всей Западной Европе государства становились более бюрократическими и более централизованными.

Общество в ответ не просто требовало представительства, оно организовывалось и другими способами, в том числе и в форме коммун, как в Италии. Также существовали различного рода «лиги» – союзы, утверждавшие свою власть в противодействии правителям и пытавшиеся проводить свою политику. Самый известный пример – Ганзейский союз, представлявший собой группу городов-государств вдоль побережья Балтийского моря, начавших объединяться между собой в 1240-х годах. В Рейнский союз, образовавшийся в 1254 году, входило более сотни членов – городов, церквей и даже князей в пределах Священной Римской империи. В Испании это были различные «братства», такие как в Кастилии и Леоне, и Hermandad General, образовавшееся как оппозиция королю Альфонсо X Кастильскому в 1282 году.

Но жизнь в коридоре никогда не бывает спокойной, и нелегко было достичь мирного равновесия между требованиями государства и реакцией общества. Одним из последствий в XIV веке стала волна народных волнений, вызванных расширяющимся охватом государства. Люди восставали против налогов и того, что считали злоупотреблением со стороны правительства. Фламандское восстание 1323–1328 годов вспыхнуло после введения «налога на транспорт»; Жакерия 1358 года на севере Франции была вызвана отчасти усилившимся налогообложением в 1340-х и 1350-х годах; схожего характера было и восстание тюшенов, сотрясавшее Лангедок и Южную Францию в 1360-х и 1380-х годах; а английское крестьянское восстание (восстание Уота Тайлера) 1381 года стало реакцией на введение ряда новых подушных налогов начиная с 1377 года, а также попытками землевладельцев сохранить феодальные ограничения. Что любопытно, эти восстания были нацелены на политические центры, такие как Париж или Лондон, на которые восставшие стремились повлиять. Выходит, что люди ощущали себя частью политического сообщества, даже если им и не нравилось, каким образом было устроено это сообщество, и они восставали, чтобы улучшить его.

Наблюдаем ли мы возникновение Обузданного Левиафана во всей Европе? Нет, по той простой причине, что требуемое равновесие сил между государством и обществом наблюдалось не повсюду. Некоторые части, как, например, Исландия, находились за пределами влияния римских институтов, и там было больше вероятности остаться в ситуации Отсутствующего Левиафана.

Прежде необитаемую Исландию примерно в IX веке заселили викинги из Норвегии. Об этом раннем периоде нам известно по знаменитым сагам – устным легендам, передававшимся из поколения в поколение и записанным в XIII и XIV веках. Археологические и лингвистические исследования свидетельствуют о том, что после окончания последнего ледникового периода в третьем тысячелетии до нашей эры Скандинавию и Северную Германию заселили несколько волн мигрантов, говоривших на индоевропейских языках. На их основе возникла германская ветвь индоевропейской семьи языков, к которым принадлежит немецкий и все скандинавские (финский не является скандинавским и принадлежит к совсем к другой языковой семье). Похоже, что описанные Тацитом политические институты были характерны не только для германских племен, но и для скандинавских народностей. Название южного региона Швеции Геталанд заставляет предположить о наличии близких культурных связей между поселенцами в этой области и еще одним из крупнейших германских племен – готами. Когда скандинавы, обычно в обличье викингов или норманнов, появляются на исторической арене, то их политическая организация похожа на более раннюю политическую организацию германских племен, описанных Тацитом и Юлием Цезарем. Они созывали «тинги», в которых принимали участие все свободные мужчины, не были объединены в государства, и их вожди обладали весьма ограниченной властью.