Студень они решили варить в следующий раз.

– Благо продукт не портится, – согласился отец. Он сгреб шершавые комки и унес в сухое место на чердачке шалаша.

– Будет хоть какой запас, – серьезно сказал он, возвратясь.

Дядя Петя рассматривал можжевеловую палку.

– Баловство одно все эти трости, – сказал он отцу. – Вроде перьев на шляпе.

– Что я, пижон, что ли? – возмутился отец. – Не буду же я, поигрывая тросточкой, по городу бегать. Утилитарная вещь, ортопедическая, можно сказать. Под старость никому не помешает.

– До того времени потеряешь, – уверенно сказал дядя Петя и подмигнул Славику. – Выбрось сразу.

– Продам тогда, – решил отец. – Ни за что не выброшу. Сам с ней буду по вечерам ходить. – Он повертел в руках тяжелую палку. – Хулигану по плечам… Эффективно.

Славик хоть и смеялся, был на стороне отца. Правда, он не видел в суковатой палке особой красоты. Зато она была увесистой и крепкой. Нет, он не любил выбрасывать такие стоящие вещи.

Дядя Петя не забыл. Они легли, когда еще не совсем смерклось, и он сразу сказал:

– Если не возражаешь, Слава, расскажу про звериные, птичьи игры.

– Конечно. не возражаю, – мигом отозвался Славик.

Дядя Петя начал без лишних слов:

– Летает лесной голубь вяхирь высоко над лесом. Скучно ему. Молодой – хочется поиграть, а не просто носиться взад-вперед.

Давай-ка он приглядываться, кто как играет. Сверху хорошо видно. Может быть, у кого научусь, думает.

Первой кошку углядел. Развалилась она на травке и на собственный хвост посматривает, как тот пошевеливается легонько. Потом прыг!.. Хвост от нее. Закружилась волчком. Хорошо ей, играй сколько хочешь: свой хвост никогда не поймаешь.

Интересно, но не подходит вяхирю. Да и страшноватая игра. Уж очень кончик кошкиного хвоста бедную мышку напоминает. Хорошо еще, что не довелось вяхирю увидеть, как лисята с пойманным тетеревом играли – совсем бы перепугался.

Летит дальше и слышит вверху крики, громкие, грозные, перьев скрип. Два ворона промчались. На что уж птицы строгие, сумрачные, а и они баловаться вздумали. Гоняются друг за другом, кувыркаются.

У этих бы поучиться в самый раз, да что-то не хочется вяхирю. Слишком мрачные птицы, любят слабых обижать. У плохих и хорошему не хочется учиться.

Летает вяхирь, летает, а играющие птицы, звери не попадаются больше на глаза. Кто вообще спрятался, кто делом занят.

Слышит вдруг.

«Ишь, выдры на речке разыгрались, больше им делать нечего.» – Ворона на березе дремал, а увидела вяхиря – не утерпела, передала новость. Всегда она все знает.

Вяхирь ничего не ответил, как будто его не касается, а сам незаметно к речке повернул.

На речке такое творится… Невиданное. Выдра на бережок взберется, по глинистому скользкому склону прокатится вниз и бултых! в воду. За ней другая. И так по очереди. Весело им кататься с горки.

Совсем вяхирь загрустил. Полетел тихо, крыльями махать перестал… да вдруг и заскользил вниз. Ничего не понял с первого раза. Снова взмахнул крыльями, поднялся повыше да вниз на распахнутых крыльях… Красота!.. Не хуже чем с настоящей горки., зато спокойнее намного: никто не подберется невзначай.

«Ай да вяхирь!..», – дивится ворона. В чистом небе с горок катается. Хотела сама попробовать да вовремя одумалась. Тяжеловатая она – нечего напрасно птиц зверей смешить…

Дядя Петя замолк как будто на вдох, но пауза затянулась.

– Они и в самом деле так умеют кататься? – Славик не выдержал, спросил.

– Да, Слава. Я видел такой полет вяхиря. Много интересного можно увидеть, если не торопясь, идешь, стоишь в лесу, на поле, на речке. Жаль. Редко можем позволить себе такое.

Он замолчал. И Славик не стал задавать вопросы.

Славику не спалось. Отец поворочался немного, уминая сбившуюся постель, повернулся на бок и затих. Когда он спал на спине, мог всхрапнуть так сильно, что сам вздрагивал и спросонья не понимал, что его встревожило. На боку он дышал во сне почти бесшумно. Дядя Петя вообще спал очень тихо: не сопел, не ворочался, не бормотал. Казалось, его совсем нет в темном шалаше.

Славик лежал, прислушивался. Отец добился своего, так уплотнил крышу и стены, что звуки извне стали слышны намного хуже. С трудом, когда все затихали, можно было услышать соседку-осину – сторожа появляющегося ветерка. Не то что в первые дни, когда просвечивались стены и не было дверей. Тогда утренний сквознячок, тронув листву, тотчас вносил в шалаш ее лепет.

Славик и раньше не раз вслушивался в ночную тишину. Чаще всего был слышен плеск рыбы на озере. Иногда далеко стрекотала потревоженная сорока. Однажды отчетливо слышал лай собаки. Рыба всегда плескала резко, неожиданно. Один раз вода начала плескаться потихоньку, плеск усилился, потом затих. Похоже было, что кто-то осторожно зашел в воду и уплыл на другую сторону.

Теперь Славик отчетливо услышал медленные, острожные, но в то же время тяжелые шаги. Он, не дыша, чуточку повернул голову, чтобы освободить второе ухо. Звуки прекратились. Он пролежал, не шевелясь, минут десять. Уже собрался с шумом повернуться на другой бок и спать, как снова в том же самом месте кто-то уверенно нажал на лесную подстилку раз. второй, третий… и все. Тишина…

Славик облизнул пересохшие губы, осторожно шевельнулся, чтобы лечь удобнее, и снова стал слушать.

Таинственное существо как будто работало по часам. Не раньше чем через десять минут раздались шаги, и снова наступила тишина. На этот раз Славик определил, что шаги слышны из-под елки, соседней с их шалашом. Незнакомец подкрался к ним метров на пять. Славик попытался представит мышь, натыкающуюся на гулкие еловые сучки. Нет, мышь могла издавать разве что шорох, вроде того, который вызывает капля дождя, упавшая на сухой лист. Пожалуй, даже лиса не смогла бы так крепко, широко наступать на плотную еловую иглицу. Но и у лося не получились бы такие осторожные шаги. Слишком тверды его копыта, слишком тяжел сам – земля вздрагивала бы от его ходьбы.

Славик вспомнил вычитанные сведения о том, как не хрустнет ни один сучок, не зашевелится ни одна ветка под лапой медведя. Ему на миг стало жарко. Правда, медведей здесь никто не видел лет сто. Но почему бы которому не забрести из дальних лесов к этому безлюдному озеру, где не лают собаки, не кричат петухи.

Он ни на секунду не переставал прислушиваться. Кроме тихого посапывания отца, ничего не было слышно.

Он долго пролежал в напряжении, и когда гулкие шаги зазвучали чуть ли не у изголовья, вздрогнул, но не понял, то ли они почудились ему, то ли на самом деле зверь подошел к шалашу.

Как ни хотелось ему разбудить отца, он не решился. Отец не сможет долго слушать, задремлет, все пропустит, а потом долго будет подшучивать над ним.