– Не знаю, как долго смогу молчать… Меня прямо-таки раздирает, так хочется рассказать об этом подонке! А если вдруг он заявится к ней, и я его увижу?! Я же ему глаза выцарапаю!!!

– Он может, конечно, прийти к Елене, – предположила Лиза. – Хотя бы для того, чтобы продемонстрировать ей свое внимание, заботу. Я понятия не имею, как сделать так, чтобы она выставила его за дверь, но чтобы он не догадался – ты, Надя, знаешь о его романе с Милой. Оставлять его у себя на ночь ей тоже не надо – он на самом деле сволочь еще та, и кормить его котлетами и укладывать с собой в постель… Нет! Поговори с Леной, скажи, что она не должна быть такой мягкотелой. Он перестал ей звонить именно тогда, когда она нуждалась в его сочувствии и понимании, вот и жми на это изо всех сил, напомни о самоуважении.

– Она меня не послушает.

– Но и рассказывать ей тоже о нем не стоит. Говорю же – я ему слово дала. Или ты хотела бы, чтобы я от тебя скрыла этот факт?

– Лиза, я все понимаю… Просто мне очень трудно будет.

– Тогда сделаем проще. Я сама сейчас позвоню ему и скажу, чтобы он сидел дома и не беспокоил Лену. Пригрожу, если он и дальше намерен ей морочить голову, заберу свое слово назад. Вот и все.

С этими словами она взяла телефон и принялась набирать номер Сырова.

16

15 февраля 2010 г.

Елена Семенова после беседы со следователем чувствовала себя намного спокойнее, чем прежде. Она подозревала, что Лиза предварительно поговорила с ним, и как результат этого разговора – щадящие вопросы, да и само отношение следователя к ней, потенциальной преступнице. Вопросы самые элементарные, не требующие особой подготовки. Намного проще, чем те, которые задавала ей сама Лиза.

В конце беседы Лена поняла: следователь абсолютно на ее стороне, он и мысли не допускает, во-первых, что она виновна в смерти Милы, во-вторых, не верит, что Милу не убили. Тем более что погибла еще одна девочка.

– Понимаете, этот текст мог быть вырван из контекста, не имеющего никакого отношения к нашим событиям.

Он так и сказал «нашим», как если бы ее беда была и его тоже. Не такими мягкими и добросердечными представляла она себе следователей. Молодой, манерный, но немногословный, умеющий слушать, в идеально чистой белой рубашке и с чистыми ногтями.

– Из контекста? Что вы имеете в виду?

– Смотрите сами. «В моей смерти прошу винить Елену Александровну Семенову. Устала от унижений и оскорблений. Не поминайте лихом… Мила. Прости меня, мама…» Вам не показалось, что в этой записке есть что-то неправильное?

– Да там все неправильно! – воскликнула Лена. – От первого и до последнего слова.

– А я вот обратил внимание на то, как выглядит, кстати говоря, сама записка… Это узкая полоска бумаги, словно вырезанная из обычного тетрадного листа, понимаете? Это на ксерокопии не бросается в глаза, что полоска бумаги узкая, поскольку ксерокопия сделана в формате А-4. Но я-то видел настоящую. Кроме того, сравнил почерк… Я не почерковед, конечно, но не мог не обратить внимания, что буквы прямо пляшут, понимаете?

Она не понимала.

– Вот говорят же иногда – как курица лапой написала. Вот и эту записку тоже… Небрежно, словно играючи. Ведь если предположить, что Мила писала под давлением, кто-то заставлял ее, то почерк был бы другим. И окончания букв были бы более отчетливые, понимаете? А здесь… Написано кое-как… не знаю, может, я и не прав. И еще. Обратите внимания на последовательность фраз. Вот человек решил уйти из жизни. Пишет: в моей смерти прошу винить того-то того-то… Устала от унижений и оскорблений. Я понимаю еще, если бы какая-то там Елена Александровна была ее начальницей, которая унижала ее каждый день, методично, как это бывает иногда в коллективах. Которая просто-таки уничтожала ее на глазах других людей, убивала в ней личность. Но в вашем случае ничего такого не было, поскольку ни один ученик из класса не показал, что вообще был конфликт! Создается такое впечатление, будто бы девочка написала первое, что в голову пришло… Просто так. Может быть даже, чтобы кого-то рассмешить!

– Рассмешить? Знаете, мне такое и в голову даже не приходило!

– Потому что в вашу голову, Елена Александровна, сразу полезли ужасные мысли… Вы стали копаться в себе, что-то вспоминать, и первое время даже поверили в то, что это самоубийство, ведь так?

– Так мне же об этом сказали! Я восприняла это как данность.

– Теперь смотрим дальше. Значит, «устала от унижений и оскорблений, не поминайте лихом». А потом – что?

– Что?

– Просто подпись. «Мила». Казалось бы, записка закончилась подписью. Все. И тут вдруг к подписи лепится новая фраза: «Прости меня, мама…» У меня лично создалось такое впечатление, будто бы это вообще черновик какой-то или образец, где ваше имя взято условно, понимаете? Как первое, что пришло в голову. Типа «Иванов Иван Иванович».

Лена улыбнулась про себя, подумав, что следователь ведет себя неправильно: вместо того чтобы копаться в ее учительской жизни, пытается ее защитить, как адвокат. Или просто тренируется в упражнениях по логике. А еще он очень внимательный, дотошный, этакий перфекционист. Что ж, не самые плохие качества.

…Лена вернулась в комнату. Потом, немного посидев и подумав, решила, что пора уже брать себя в руки и продолжать жить. Разделась и отправилась в ванную. Приняла душ, закуталась в халат, замотала голову полотенцем и решила сделать себе бутерброд. Душу грел звонок Виктора. Он позвонил ей, а это главное. Конечно, у него шок. Мужчины, они ведь как дети. Вероятно, он испугался, когда ему сказали, что произошло и в чем она обвиняется. Не знал, что сказать ей, если позвонит, как себя вести. Словом, растерялся. Но потом пришел в себя, успокоился, понял, что напрасно разволновался, что это же его Лена, дорогой ему человек, просто произошло трагическое недоразумение, и она не имеет к смерти школьницы никакого отношения. К тому же погибла не только Мила, но и Тамара. И они явно отравлены…

Чистая, с мокрыми волосами, она почувствовала себя обновленной, полной сил.

Откуда-то появилась энергия. Как у человека, который несколько дней болел и вынужден был лежать в постели, а теперь поправился, и ему хочется двигаться, что-то делать, дышать свежим воздухом, встречаться с людьми, разговаривать, смеяться…

Бутерброд с сыром не утолил голод. Голодная, она всегда думала о Викторе, о том, не голоден ли он. Она очень любила, когда он приходил к ней. Смотреть, как он ест, было настоящим удовольствием. Вот и сейчас она не станет ждать, пока он созреет. Возможно, он психологически просто не готов. Но ничего страшного. Она сама приедет. Без звонка. Пусть для него это будет неожиданностью. Зато она сама возьмет на себя все сложности этой встречи. Поведет себя так, чтобы ему было легко и просто с ней общаться. К тому же ей хотелось продемонстрировать свое теперешнее состояние уверенности и внутренней силы. Пусть знает, что ему с ней будет всегда хорошо и спокойно. Что она не неврастеничка, а взрослая женщина, которая сможет защитить их будущую семью. Конечно, неплохо было бы иметь мужчину, который в трудную минуту подставит плечо ей, но, поскольку Виктор не такой, надо радоваться тому, что есть. Она любила его, ей нравилось заботиться о нем, а потому надо было сделать нечто такое, чтобы вернуться в прежнюю жизнь, словно ничего не произошло.