перед которым она остановилась, было старым и основательно закопченным, с вымощенным булыжником туннелем для грузовых фургонов, проделанным прямо по центру фасада. Никакой вывески, сообщавшей о статусе или смысле существования этого здания, не было, хотя любой, кто, проходя по противоположной стороне улицы, немного задрал бы голову, увидел бы выведенные белым прямо по кирпичам над окнами верхнего этажа, но давно поблекшие огромные буквы:

ЛАКОМСТВА ОТ ТИНГЛИ

На первом этаже находились обшарпанный холл и такая же обшарпанная, ветхая лестница, ступени которой были свидетелями тысячи ног, торопливо пробегавших вверх и вниз на протяжении долгих лет ее терпеливого существования. Этажом выше царил невероятный шум: гул станков проникал сюда сквозь деревянные перегородки до потолка, а когда Эми проскользнула в дверь слева, ее встретил дробный перестук пишущих машинок и другие, характерные для офиса звуки. Здесь располагалась приемная с перегородками. В окошко одной из них высунулся убеленный сединами мужчина и хриплым голосом сообщил, что мистер Тингли наверняка где-то в здании. Эми уже готова была простить, что слезящиеся стариковские глаза не узнали ее, и собиралась представиться, как вышедший из соседний двери молодой человек позвал Эми по имени и направился к ней.

– Эми? Ну точно! Какая встреча!

– И тебе привет, Фил.

Она позволила длинным костлявым пальцам Фила сомкнуться вокруг своей протянутой руки и посмотрела на столь же костлявое лицо со впалыми щеками, надеясь, что на ее лице не отразилось ощущение дискомфорта и легкого отвращения, которые она всегда испытывала при виде него. Особенно раздражал Эми рот с напряженно опущенными уголками губ, что свойственно фанатикам или стоикам, вынужденным терпеть неслыханные и нескончаемые пытки.

– Тысячу лет не виделись. – Эми улыбнулась ему. – Как поживает технократия?

– Технократия? – поморщился Фил. – Господи, да я ума не приложу. Где-то на свалке истории, наверное.

– Вот как? – Эми даже стало неловко. – Мне казалось, это прямая дорога к счастью или к успеху… Или к тому и другому?

– Нет-нет. Ничего подобного. Похоже, то была необходимая ступень в образовании. Но ведь истина, подобно самой жизни, пребывает в постоянном движении… – Порывшись в кармане, Фил вытащил оттуда небольшую книжицу. – Вот, почитай на досуге. Понять это можно, только прочитав несколько раз, но…

Эми взяла буклет и уставилась на обложку. Из нескольких строк заглавия в глаза бросилось жирно отпечатанное слово «РАБДЕН».

– Фил, это как понимать? – поразилась она. – Рабочий день? Или это как-то связано с работорговлей? Только не говори, что имеешь какое-то отношение к… торговле людьми? К рабскому труду?

– Ни в коем случае! – возмущенно замотал головой Фил. – Никакого отношения! РАБДЕН означает РАБОТА-ДЕНЬГИ. Основа мировой экономической системы – деньги. А в основе денег… так было до сих пор, по крайней мере… лежит золото. Ресурс устаревший и ненадежный, от него давно пора отказаться. Что выражает собой один доллар в нашей валюте? Золотую крупицу. Смехотворно! Нам предлагают привязать доллар к товарам вместо золота, представляешь? К картофелю, к шерсти и железу! Курам на смех! Товары еще менее стабильны, чем золото. В основе денег должно лежать нечто стабильное, твердое, неизменное. А что бывает устойчивым? Что есть самая стабильная вещь на всем свете? – Задавая вопросы, Фил длинным пальцем тыкал Эми в плечо. – Человеческий труд, вот что! – Он потряс перед собой ладонями. – Все то, на что способны эти руки! – Он постучал себя по виску. – На что способна эта голова! Они и есть подходящий фундамент, единственно прочная основа для мировой валюты! Работа-деньги! Мы назвали ее РАБДЕН.

– Ясно, – кивнула Эми. – Звучит вполне разумно, но в сокращении мне чудится какой-то подвох. На вид и на звук напоминает о рабстве. С таким названием вы еще наплачетесь, помяни мое слово. – (Буклет отправился в ее сумочку.) – Обязательно прочту. Не обещаю, что несколько раз, но прочту. Дядя Артур в своем кабинете?

– Да, я только что от него. С радостью пришлю тебе пачку таких же, если возникнет желание раздавать их людям.

– Пожалуй, я сперва все же почитаю. Может, мне эта ваша затея и не понравится. – Эми вновь протянула ему руку. – Здорово было пообщаться. Вперед, к достижению счастья и достатка!

Неосмотрительные слова. Они толкнули Фила пуститься в разъяснение истинной природы достатка сквозь призму РАБДЕН, но уже через несколько минут Эми удалось прервать этот поток. Вскоре после того, как Фил отправился по своим делам, дверь, ведущая в ту часть здания, откуда доносился гул работающих станков, открылась и Эми сообщили, что мистер Тингли готов ее принять. Чтобы попасть туда, она миновала еще две-три загородки, обмениваясь по пути приветствиями с девушками и женщинами, которые звали ее по имени, а затем прошла по широкому длинному коридору. Остановившись перед дверью, на матовой стеклянной панели которой было аккуратно написано: «Томас Тингли», Эми зябко поежилась. Она уже успела забыть об этом. Не было тут никакого Томаса Тингли, как не было все двадцать пять лет ее жизни и даже больше. Эми явилась сюда повидать внука Томаса. И то, что эту надпись так и оставили на двери, всегда представлялось ей… ну…

Пожав плечами, Эми стряхнула с себя замешательство и вошла.

И хотя Томас Тингли давно уже не занимал этот кабинет, здешняя мебель явно его помнила. Древний письменный стол с выдвижной крышкой был обшарпанным и поцарапанным, лак на стульях давно слез, а допотопный массивный сейф выделялся чем угодно, только не стремительностью линий. Там, где полки и шкафы оставляли достаточно места, висели фотографии в рамках; на одной из них, самой старой и основательно пожелтевшей, было изображено около ста человек в старомодных, а потому казавшихся нелепыми костюмах и платьях. Под фотографией виднелась подпись: «Пикник персонала „Лакомств от Тингли“. Колтон-бич, Лонг-Айленд, 4 июля 1891 года». Справа от двери, за большой складной ширмой из зеленого холста, скрывался, как было известно Эми, мраморный умывальник с кранами для горячей и холодной воды, который в свое время считался роскошью.

Эми были знакомы все трое, сидящие в кабинете. При ее появлении они прервали разговор. Развалившийся в кресле за столом пухлый, суетливый мужчина с тронутыми сединой волосами был Артур Тингли, внук первого хозяина кабинета. Другой, с седыми, выцветшими от времени волосами, который стоял с благочестивым видом священника – руки заложены за спину, пиджак застегнут на все четыре пуговицы, – был Сол Фрай, менеджер по сбыту. Третьей была женщина, по возрасту находившаяся где-то между двумя мужчинами. Она вполне могла бы командовать женским батальоном, для этого нужно было всего лишь одеть ее в форму. Звали эту женщину Г. Йейтс, и она не имела официальной должности, но, вообще-то, заведовала здесь