Тана вздрогнула. Вызванный инфекцией озноб вернулся, но пока ей удавалось не обращать на него внимания.

– Ладно, – сказал Люсьен. – Хватит.

– Мне казалось, что я убиваю призраков. Снова и снова, – продолжал Габриэль. – И в последний раз я не смог этого сделать. Я отпустил Каспара. Я его отпустил, но не я его обратил. Это сделал ты, Люсьен. Ты обратил их всех, чтобы посмотреть, что я стану делать. Потому что тебя развлекает жестокость. И ты не предашь меня потому, что тогда я расскажу свою историю Пауку, и следующие десять лет ты проведешь в клетке рядом со мной.

Тана молча смотрела на них, потрясенная тем, что сказал Габриэль. Значит, конец света наступил просто потому, что кто-то развлекался?

– У тебя нет доказательств, – сказал Люсьен. – Только слова.

Габриэль пожал плечами.

– Если ты действительно так думаешь, почему же ты так долго молчал? – снова спросил Люсьен. Его трясло от гнева, готового вырваться наружу. Его высокомерные губы подрагивали. Он боится, поняла Тана. Боится того, что сделает с ним Паук, если узнает. А может быть, и не только Паук. Может быть, все древние вампиры соберутся вместе и разорвут его на части, как сделали это с Каспаром Моралесом. Может быть, он боится даже людей, которые наконец получат виновного в том, что произошло. Неудивительно, что Люсьен благодарил Габриэля за то, что тот изменил мир. Каждый раз он на самом деле благодарил себя.

Но страх делал его опасным. Тана видела на лице Люсьена с трудом удерживаемую жестокость, видела ненависть, вспыхнувшую в красных глазах. Если Габриэль хотел быть уверенным в Люсьене, показав ему власть, которую имеет над ним, то он ошибся.

– Я молчал, потому что мне нравилось видеть тебя свободным, – сказал Габриэль.

Люсьен резко пересек комнату, как будто не мог больше его слушать. Он открыл дверь:

– После сегодняшней ночи мы оба будем свободны. Освободимся навсегда. Если ты, конечно, не облажаешься.

Он хлопнул дверью так, что стена затряслась. Габриэль упал на кушетку и закрыл лицо руками. Потом посмотрел на Тану со странным выражением лица:

– Ты, должно быть, презираешь меня.

Она соскользнула с кровати и покачала головой.

– Теперь мне лучше, – сказал он. – По крайней мере, иногда я чувствую себя лучше. Раньше все было как во сне. Картина не складывалась. А теперь… Теперь я представляю, как все это было страшно. Как все это должно быть страшно.

– Как ты тогда сказал? «Понадобится река крови, чтобы все это смыть»? Я смотрела трансляцию одной из твоих ночей. Кажется, ты принял все лекарство за один раз. И кажется, оно тебе помогло.

Тана вспомнила, как он склонился над горлом той девушки, опираясь коленом на край стула, как накрыл ее тело своим. Она вздрогнула, но не от страха.

– Я действительно это сказал? – спросил он. – Звучит, как бред сумасшедшего.

Тана рассмеялась и села на подлокотник кушетки. Он обнял ее холодной рукой и удивительно человеческим жестом притянул к себе. Тана соскользнула на подушки и опустила голову ему на плечо.

– Как ты? – тихо спросил он.

– Ну, – сказала Тана, – ни один из моих новых нарядов не живет дольше нескольких часов.

Он улыбнулся, посмотрел на ее платье и отвел глаза:

– Кожу можно вытереть.

В его объятиях Тана чувствовала себя так, будто оказалась на очень опасном свидании. Она вспомнила его поцелуй, когда ее рот был полон крови, а за спиной вставало солнце, и задумалась, захочет ли он поцеловать ее еще раз.

– Думаешь, ваш план сработает? – неожиданно спросила она, не в силах выносить молчание. – Ты доверяешь Люсьену?

– Как заставить кошку ловить веревочку? – шепнул Габриэль, уткнувшись лицом в ее волосы.

– Не знаю, – ответила она, слегка дрожа. – Очень медленно протащить приманку мимо нее?

– Именно, – Габриэль провел прохладными пальцами по ее щеке, а потом посмотрел на свою руку, будто удивляясь тому, что делает. – Нельзя сразу трясти веревочкой под носом у кошки. Это следующий шаг. Сначала нужно позволить кошке ее поймать. Поймав один раз, она захочет ловить веревочку снова.

– Ты хочешь заставить Паука думать, что он поймал тебя, – проговорила Тана, слегка задыхаясь.

Габриэль пожал плечами:

– Забавно смотреть на кошек, когда веревочка поднимается в воздух и они повисают, вцепившись в нее. Забавно смотреть, как они прыгают, а иногда даже врезаются головой в стену.

Тана на мгновение отстранилась и посмотрела на него. Да, он был очаровательным чудовищем с чувственным ртом и глазами, в которых можно утонуть, и сейчас он непринужденно раскинулся на кожаных подушках, но она видела выражение его лица за секунду до того, как Люсьен вышел.

– Он долго копался у тебя в голове. Габриэль, ты не боишься, что он тобой манипулирует?

Она подняла глаза на блестящую точку видеокамеры, которая находилась прямо над ними. Их не видно, но ее голос точно будет на пленке. Если Люсьен услышит их разговор, то поймет, что она не собирается ему помогать.

– Не уверен, что теперь это имеет значение. Но могу я попросить тебя кое-что для меня сделать? Запри вечером дверь и не выходи до рассвета. Не выходи, что бы ты ни услышала, хорошо?

Тана судорожно вдохнула. Как раз этого она не могла обещать. Ведь она хочет освободить Валентину. И собирается воспользоваться помощью Джеймсона.

– Хорошо, – соврала она.

Габриэля ее ответ успокоил:

– Тогда позволь мне рассказать тебе кое-что, пока мы ждем наступления ночи. Когда я был маленьким, у нас с братом была няня. Она рассказывала нам сказки о жар-птицах, ведьмах и царевне-воительнице по имени Марья Моревна, на которой женился Иван-царевич. Иван остался один после того, как выдал старшую сестру замуж за сокола, среднюю за орла, а младшую за ворона.

– Они вышли замуж за птиц? – переспросила Тана. Не то чтобы ей это было интересно, просто она хотела показать, что слушает, и заставить Габриэля улыбнуться.

– Эти птицы превращались в мужчин, – пояснил вампир. – Когда Иван увидел красоту Марьи Моревны и ее ярость в битве, он тут же влюбился. Вскоре они поженились. Но жизнь у царевны-воительницы довольно неспокойная: вскоре Марье Моревне пришлось то ли куда-то вторгаться, то ли от кого-то отбиваться, и она оставила Ивана управлять царством. У него были горы золота, бочки икры и все, чего он только мог пожелать. Кроме одного. Марья Моревна велела ему никогда не заходить в одну-единственную комнату в подвале дворца.

Тана подумала о собственных босых ногах на пыльных ступенях лестницы в подвал и о матери, поджидавшей ее в темноте.

– Но он пошел туда, верно? – она положила голову на грудь Габриэлю и закрыла глаза.

– Да, он не смог устоять, – акцент Габриэля усилился. – Там, внизу, сидел скованный двенадцатью цепями Кощей Бессмертный. Кощей сказал Ивану: «Я так хочу пить. Пожалуйста, сжалься надо мной и дай мне воды. Я провел здесь десять лет в мучениях, которых ты и представить себе не можешь. Меня терзает безумная жажда».