Примечательно: в тюрьме Савинков узнал, что ЦК все-таки приостановил террор на время работы Думы. Получилось, что Азеф скрыл от него решение. Но у Савинкова этот факт не вызвал ни подозрения, ни обиды. Сам он с презрением относился к решениям «штатских» цекистов — а Азефу верил безоговорочно. Деловое сотрудничество давно уже перешло в дружбу — но это не была дружба на равных. Савинков, со своей несколько феодальной психологией, относился к Азефу, как рыцарь к сюзерену, обожал его, благоговел перед ним. И если Гершуни, на которого он сам склонен был смотреть снизу вверх, Азеф берег от полиции, то Савинкова он с каким-то особым сладострастием предавал. Предавал — но в последний момент все-таки давал возможность спастись и выкрутиться…

В конечном итоге все складывалось скорее в пользу Азефа: он доказал свою верность революции и полезность — полиции; и, на всякий случай, ему удалось сохранить ядро Боевой организации.

Итак, у Азефа-осведомителя появился новый шеф. Новый и уже последний.

Александру Васильевичу Герасимову было 45 лет. Он не обладал революционным опытом, а всю жизнь служил царю, сначала как пехотный офицер, потом как жандарм. Это сближало его с Ратаевым и отличало от Зубатова и Рачковского. Герасимов был умнее и хитрее Ратаева. Пожалуй, он, как многие умные люди и хорошие профессионалы, имел склонность переоценивать себя. Впрочем, то же можно сказать и о Плеве, и о Зубатове. Поэтому Александр Васильевич бывал тороплив и опрометчив в суждениях. Зато Герасимов — и это редкое качество — умел и любил не только говорить, но и слушать. Переоценивая свой ум, он мог отдать должное уму чужому.

Мы так подробно останавливаемся на личности этого человека, потому что в его отношениях с Азефом есть нечто на первый взгляд трудно объяснимое. Герасимов знал про Азефа если не всё, то очень многое. Знал, что этот человек — террорист, двурушник, корыстный обманщик. О чем не знал, о том легко мог догадаться. А между тем именно с Герасимовым — единственным из полицейских чинов — у «милейшего Евгения Филипповича» сложились какие-то личные, человеческие, доверительные, чуть ли не дружеские отношения.

Но обо всем по порядку.

Прежде скажем, что у Герасимова были определенные принципы работы, предопределявшие его сотрудничество с Азефом.

«По системе Зубатова, например, задача полиции сводилась к тому, чтобы установить личный состав революционной организации и затем ликвидировать ее. Моя задача заключалась в том, чтобы в известных случаях оберечь от арестов и сохранить те центры революционных партий, в которых имелись верные и надежные агенты. Эту новую тактику диктовал мне учет существующей обстановки. В период революционного движения было бы неосуществимой, утопической задачей переловить всех революционеров, ликвидировать все организации. Но каждый арест революционного центра в этих условиях означал собой срыв работы сидящего в нем секретного агента и явный ущерб для всей работы политической полиции. Поэтому не целесообразнее ли держать под тщательным и систематическим контролем существующий революционный центр, не выпускать его из виду, держать его под стеклянным колпаком — ограничиваясь преимущественно индивидуальными арестами»[198].

Вообще агентов было много, и каждый из них, по давнему правилу, ничего не должен был знать о других. Но в одной организации работал один агент. Это требовало высокого уровня доверия.

Чем обеспечивалось такое доверие в случае с Азефом? И возможно ли оно было… после всего?

Оказывается, возможно.

Да, дубасовская история смутила Герасимова. «Но затем все сведения, поступавшие от Азефа, стали абсолютно достоверными, точными и интересными. Его сообщения были для нас исключительно ценны, а произведенные им выдачи, — в частности, выдача Савинкова, — окончательно разбили возникшую между нами стену недоверия».

Удивительна была способность нашего героя «разрушать стену недоверия» во время совместной работы!

В июне Азеф доложил Герасимову: эсеры приняли решение возобновить террор, воссоздали БО и во главе ее поставили его, «Ивана Николаевича». Это было, конечно, полуправдой. О своем прошлом, до 1906 года, участии в террористической деятельности Азеф не говорил… а Герасимов не спрашивал. Для начальства была придумана удобная версия: Азеф — представитель ЦК в БО, непосредственно ни к каким террористическим действиям не причастный. Но Герасимов знал, что это не так. Он понимал, что Азеф — вождь, командир боевиков, и на этом основывался его план.

План был таков:

«…Целым рядом систематически проводимых мероприятий фактически парализовать работу Боевой Организации и побудить ее и партию прийти к выводу о полной невозможности центрального террора. Для этого наблюдение было так организовано, чтобы боевики, не выходя из поля зрения Охранного отделения, все время наводились на ложный след, направлялись на ложные пути и, наконец, изнуренные безрезультатностью своей напряженной и опасной работы, впадали в отчаяние и теряли веру в реальный смысл своей деятельности, в целесообразность привычных методов и средств»[199].

Азеф сообщил Герасимову, что планируется покушение на Столыпина. Очень хорошо, сказал начальник Департамента полиции, готовьте его, но так, чтобы не довести до конца, а только измотать террористов бесплодными трудами. Столыпин был поставлен в известность — и, после некоторых колебаний, согласился, что будет «наживкой».

Это должно было вызвать у Азефа уважение. Ни Плеве, ни Витте, ни тем более Дурново на подобное не решились бы.

Азеф быстро воссоздал Боевую организацию. Из прежних участников оставались добравшийся из Румынии до Финляндии Савинков, супруги Зильберберг, девушки-химики Рашель Лурье и Валентина Попова и наблюдатели-«холуи»: Адмирал (Кудрявцев), Иванов, Горинсон, Смирнов, Пискарев, Павел Левинсон, Александра Севастьянова и Владимир Вноровский. К ним присоединилось еще пять человек: Фельдман, Успенский, Мария Худатова, жена Владимира Вноровского Маргарита Грунди и тот самый вольноопределяющийся Сулятицкий, который, узнав, кому именно он устроил побег, попросился в БО и был принят (как и капитан Никитенко).

С этим большим штатом Азеф начал игру в поддавки. Теперь его задача заключалась в том, чтобы наблюдать как можно менее успешно. Впрочем, для этого достаточно было периодически «спугивать» своих верных «холуев» полицией. (Для этого у Герасимова были специальные люди. Наряду с «нормальными» филёрами, стремящимися к незаметности, департамент специально держал филёров неловких и неопытных, бросающихся в глаза — их называли «брандеры». «Брандеров» посылали на дело в тех случаях, когда нужно было спугнуть объект, продемонстрировать ему, что за ним ведется наблюдение. То есть это тоже были своего рода поддавки.)

Писем Азеф больше не писал: он регулярно являлся к Герасимову для личной беседы.