Снабжения в гетто нет никакого. Питаются тем, что удается пронести спекулянтам со стороны.

Если в первое время немцам приходилось устраивать облавы и забирать евреев на бесплатные работы, то сейчас выстраиваются очереди желающих идти на работу, т. к. они хотя бы на рабочий день уходят из гетто и, самое главное, имеют право купить себе хлеба и др. продуктов и принести в гетто.

Избиения и издевательства над евреями продолжаются.

Поскольку в гетто ожидаются эпидемические заболевания, немцы расклеили по всей Варшаве плакаты, на которых изображен страшный еврей с длинным носом и пейсами, из которого лезет громадная вошь. Предупреждают, чтобы с евреями не общались, т. к. от них можно легко заразиться.

Пропусков в гетто почти никому не выдают.

Административный аппарат, состоящий главным образом из немцев, и отряды СС, которые несут охрану по городу и в гетто, – взяточники. Пропуск в гетто можно достать за взятку. Можно также купить лес, уголь, все что угодно, но за это нужно заплатить большие деньги. Покупая доски для какого-то строительства, представитель немецкой военной организации заставил продавца-поляка отпустить товар даром, но потребовал выписать счет с указанием двойной цены. У солдат можно купить бензин.

Советские граждане в Варшаве. В Варшаве насчитывается 120 советских граждан. В гетто живет 26 сов. граждан. Выехать в другую часть города они не могут, т. к. связаны с семьями. Им не разрешается выходить из гетто и, таким образом, они лишаются возможности купить продукты по карточкам для иностранцев.

Немецкие власти нередко вообще чинят беззакония. Так, у одной советской гражданки чиновник почты отобрал понравившуюся ему мебель. Другая советская гражданка получила разрешение ехать в СССР. Все визы и прочие формальности были соблюдены. Однако на половине пути ее выгнали из поезда в поле. Выругались и поиздевались над ее провожатой – молодой девушкой, ехавшей с ней до Кенигсберга, чтобы продлить паспорт.

Укрепление границ и переброска войск. Немцы усиленно укрепляют границу с нами и концентрируют войска. По сообщению т. Васильева, в середине января в Варшаву прибыли части четвертой армии из Фландрии, которые разместились в окрестностях Варшавы и ближе к границе.

В Отвоцке-Средборуве идет интенсивное строительство конюшен, гаражей, посадочных площадок и аэродромов. Все санатории заняты под казармы. Ежедневно проводятся строевые занятия, учебные занятия зенитчиков и артиллеристов.

Ежедневно на восток идут поезда с вооружением (орудия, снаряды, автомашины и строительные материалы){523}.

Это сообщение полпредства было отправлено из Берлина 16 марта 1941 года. 18 марта оно было зарегистрировано в НКИД, а на следующий день его прочел Молотов. Нарком оценил всю важность полученной информации и даже хотел направить ее лично Сталину. На первой странице сохранилась разметка «Сталину», позже зачеркнутая. Окончательная резолюция Молотова была следующей: «Членам и кандидатам в члены Политбюро ЦК. Советую ознакомиться. В. Молотов»{524}.

Наиболее детальным, грозным и явственным предупреждением о грядущей катастрофе стало четвертое сообщение из Польши. Деканозов отправил его в центр 21 мая.

Автором сообщения явился житель Варшавы, советский гражданин Мариус (по-польски Мариуш) Леопольдович Бранзбург[70] (упоминался в отчете доктора Успенского как «Брандсбург»). По замечанию Деканозова, он был человеком «неопределенной» профессии: «адвокат, окончил консерваторию, а сейчас работает бухгалтером»{525}.

В точности установить подробности биографии Бранзбурга не удалось. В довоенной варшавской адресной книге и справочниках, изданных уже в годы оккупации, а также на польском поисковом генеалогическом сайте{526} упоминается только один Мариуш Бранзбург, родившийся 20 октября 1897 г., проживавший в Варшаве по адресу: ул. Варецка, 9 и являвшийся директором пуговичной фабрики. Мог ли он быть тем самым человеком, который поддерживал контакты с советским полпредством и к тому же имел советское гражданство? Чего только на свете не бывает! Оккупационные власти могли директором фабрики назначить немца, а Мариуша оставить бухгалтером.

Очевидно, он родился и вырос еще в дореволюционной Польше, которая входила в Российскую империю; без знания русского языка там зачастую было не обойтись, и свою записку Мариуш писал по-русски. Но некоторые шероховатости свидетельствуют о том, что в этом языке он давно не практиковался. Говоря о мелких торговцах, он использовал термин «купцы», который в советской лексике практически перестал употребляться.

Что касается советского гражданства, то в 1920-е – начале 1930-х годов (пока в СССР не начался массовый террор, сопровождавшийся шпиономанией) его принимали многие представители русскоязычного населения за рубежом: оказавшиеся на чужбине бывшие подданные Российской империи, эмигранты, те, кто симпатизировал СССР под впечатлением экономических и политических успехов социализма и поверил в гуманность коммунистической модели.

В краткий период сближения Москвы и Берлина после заключения договора о ненападении советский паспорт предоставлял Бранзбургу хотя бы элементы правовой защищенности, но с началом гитлеровской агрессии против СССР этот же паспорт сделался отягчающим обстоятельством.

Первая страница записки Мариуша Бранзбурга о положении в Варшаве, май 1941 г. Архив внешней политики РФ.

Фамилия «Бранзбург» наводит на мысль о еврейском происхождении автора. Однако к началу 1941 года всех варшавских евреев нацисты успели согнать в гетто, а Мариус Леопольдович жил за его пределами. Об этом упоминалось в краткой преамбуле, которую Деканозов добавил к записке. Вместе с тем в ней также указывалось, что в гетто находилась теща Бранзбурга. Заметим еще такой примечательный факт: пуговичная фабрика, где предположительно мог работать Мариус Леопольдович, находилась в Варшаве на улице Налевки, в еврейском квартале.

Допустим, что Бранзбурга и его супругу (еврейку по матери) уберег советский паспорт, которым, по всей видимости, не обладала теща. С другой стороны, наличие такого документа не всегда служило защитой от депортации. В записке Бранзбурга говорилось, что в гетто перемещали и советских граждан. Их единственное преимущество перед польскими евреями заключалось в том, что они имели право покидать гетто (для приобретения продуктов, товаров и т. п.) и возвращаться туда, хотя охрана выпускала и впускала их «со скрипом».

Какая судьба постигла Мариуса Леопольдовича? О нем имеется упоминание в немецких записях о поляках, отбывавших трудовую повинность: с 7 января по 30 апреля 1944 года он работал на производстве по обработке мрамора{527}. А после этого могло сложиться по-разному. Нельзя исключать, что он принял участие в Варшавском восстании и погиб, сражаясь с гитлеровцами.

Его записка, озаглавленная «Варшава в апреле 1941 года, – незабываемый рассказ о жизни крупного европейского города, разрушенного, униженного и разграбленного гитлеровцами. Свое повествование Бранзбург разбил на небольшие главы, и мы сохранили это структурное деление:

Паника

Полуразрушенная Варшава представляет собой довольно удивительное зрелище, несмотря на то, что в военных условиях огромные транспорты солдат, автомобилей, пушек, летчиков и низко летающих самолетов никого не должны удивлять. Слухи ползут по городу, населением овладела паника, и люди, которые еще не забыли ужасов бомбардировки в сентябре 1939 г., опять начинают волноваться.

А тут, как гром среди ясного неба, распоряжения помощника Варшавского губернатора о проведении затемнения и приготовления бомбоубежищ, начиная с 9 мая. Спешно заклеивают окна черной бумагой, в погребах ставят