— И вам казалось, что сотрудники полиции, ведущие расследование, вами пренебрегают, так? Что им наплевать на ваше мнение?

— Я не думала, что им наплевать, — резко отвечаю я. — Им и вправду было совершенно на него наплевать.

— И как вы себя при этом чувствовали?

— Как оплеванная.

— Это вас раздражало? Злило? У вас уже кончалось терпение?

— Да, с полицией… Да, блин, еще как! Меня просто бесила некомпетентность этого болвана Седдона и прочих из его группы! В смысле, ему же на тарелочке все поднесли! На тарелочке, блин, с голубой каемочкой!

— Понятно, — говорит Перера, а потом на секунду запрокидывает голову, словно наслаждаясь солнцем, но я буквально вижу, как в голове у нее крутятся шестеренки. — После того, что произошло с детективом-констеблем Джонстоном, вам казалось, что вам было отказано в возможности дать показания против человека, который его убил. Это так?

— Я тогда была малость не в себе, — отвечаю я.

— Вы так и не сыграли свою роль в осуществлении правосудия за убитого коллегу.

— Того мужика посадили. А это главное.

— Какие это вызвало у вас чувства?

Приехали. Опять про чувства.

— Послушайте, я понимаю, что у вас такая работа, но вынуждена сказать вам, что мне ни разу не приходилось работать над делом об убийстве, где хоть как-то принималось во внимание, как и что кто-то чувствовал касательно того или этого. Вам нужно просто поймать убийцу, согласны?

— Вы совершенно правы, Лис, — говорит доктор Перера. — Как и что кто-то чувствует в какой-то конкретный момент — это и в самом деле… значительная часть того, чем я занимаюсь по работе. Я уверена, что это может быть крайне важно, и подобное мнение разделяют также старшие офицеры, которые привлекли меня в помощь по этому делу.

Она опять улыбается, на сей раз демонстрируя не столь впечатляющее количество своих превосходных зубов.

— Так что буду очень благодарна, если вы все-таки ответите на мой вопрос.

Вздыхаю и вновь останавливаю взгляд на дверях отделения неотложной помощи.

— Большой радости это у меня не вызвало, — признаю я.

— Ну что ж, хорошо. Спасибо, Лис. А теперь, как думаете: не может ли быть так, что у вас возникли схожие чувства, или же те старые чувства вновь выплыли на поверхность, когда вы поняли, что расследование убийства мистера Конноли по каким-то причинам забуксовало? Когда, несмотря на то, что вы преподнесли все полиции на тарелочке, мисс Макклур вышла сухой из воды. Может, вы почувствовали, что вам… мешают? Каким-то образом вставляют палки в колеса?

Вот оно. Хотя я уже знала, что через несколько минут это будет по-любому озвучено. Эта мозгоправша изложила подобную мысль несколько более деликатно, чем Лорен вчера вечером, но сказала практически то же самое. Задала практически тот же самый вопрос.

И все это совершенно объяснимо, в конце-то концов. Вот мы сидим тут с ней на солнышке, как два голубка, и я не знаю, собирается ли она поговорить таким же образом с Ильясом, или с Бобом, или со всеми остальными, но прямо в данную минуту я — подозреваемый. Естественно. А как иначе-то?

Стоит об этом как следует подумать, так как я наиболее очевидный подозреваемый.

Я все понимаю, но это вовсе не значит, что мне оно нравится.

— Может, пойдем уже обратно?

Перера вообще-то не коп, так что могу предположить, что вряд ли получу категорический отказ.

— Если хотите, — говорит она.

Встаю и решительно иду обратно, и, как только ей удается меня нагнать, говорю:

— Вот этот ваш бойфренд… Он из тех копов, которого волнуют чувства?

Перера ничего не отвечает, так что предполагаю, что на сегодня с этой темой покончено.

Детективы Френч и Сондерс и их прирученная мозгоправша уже ушли, и в отделении вдруг воцарилась какая-то непонятная атмосфера. Еще более непонятная, чем всегда, в смысле. Обычно в любое время дня и ночи здесь обязательно найдется один-другой человек, бродящий в некоторой прострации по коридору, но теперь все здесь будто вымерли — все до единого. Похоже, никто не горел желанием обсудить происходящее, поговорить о том, как мы дошли до жизни такой, и в голову закрадывается нехорошая мыслишка: уж не решил ли персонал, как следует посовещавшись, увеличить всем дозу снотворных таблеток.

И уж не так ли они всякий раз и поступают при большой нужде.

Когда вдруг накаляется обстановка или у них нехватка кадров.

Хотя в таком случае им пришлось бы постоянно прибегать к подобному методу.

Помню, как где-то читала, что тюремное руководство жутко довольно тем, что чуть ли не все места лишения свободы охвачены эпидемией спайса[98], потому что обкуренными зэками гораздо проще управлять. Заключенные только рады подольше пребывать под кайфом, поскольку это помогает им забыть, что они, понимаете ли, в тюрьме, отчего у вертухаев остается больше времени на то, чтобы задрать ноги на стол и разгадывать судоку. Это совершенно беспроигрышный вариант, никто не внакладе. Вряд ли будет большой разницей представить, что и Маркус со своими подручными будут делать все возможное, чтобы малость упростить свою жизнь в рабочее время, так ведь?

Можно будет спросить у Маркуса при случае, хотя вряд ли он в этом признается.

В настоящий момент в числе тех, кто прохлаждается в столовой — только я, Большой Гей Боб и Плакса-Вакса. И вообще-то меня вполне устраивает, что очередное появление полиции практически никак не обсуждается, поскольку если это сейчас начнется, могу предположить, что именно Боб может выдать по поводу красотки-психиатра.

(Берется рукой за хер). «Я попросил ее проанализировать вот это!»

Вместо этого он говорит:

— А я вот скучаю по Дебби.

— С чего это вдруг? — спрашиваю я.

Я все еще думаю, что он подводит к очередной своей хвастливой истории про шуры-муры с шотландскими тетками, но вид у него просто опечаленный.

— Потому что она была славная.

— Да ну?

— Ну, не со всеми, я полагаю… Они с Феми очень друг друга не любили, и как-то раз у нее вышла серьезная свара с Джорджем.

— Какая еще серьезная свара? — настораживаюсь я.

— За пару дней до того, как ее убили, в одной из смотровых. Не знаю, из-за чего они сцепились, но я слышал, как они орали.