Мы, шесть алаев и Сигурд во главе в сверкающих своих доспехах, подставленный этим сияние под все вражеские стрелы, копья, мечи и топоры врагов, которые летят и не попадают в него… И он крушит всех вокруг будто не две руки у него, а восемь. И изгибается и поворачивается в седле, будто в нём нет костей. Он не берсерк даже, он — Асс. И осознание этого, того, что Асс привёл нас в эту битву из нас делает берсерков и неуязвимых, на все стороны зрячих воинов…

Мы жмём, но волны врагов накатывают и накатывают и кажутся бесконечными… Пот и кровь своя и врагов струится с наших лиц.

Но вот, наконец, со склонов с гиканьем и радостным кличем победы скатываются две части нашей тяжёлой конницы под предводительством Гагара, посылающих вперёд себя копья и стрелы и отбивают тех, кто смыкал кольцо вокруг нас…

И это наполняет нас уже окончательной радостью и уверенной силой. Мы знаем, что эта атака начата с известия о взятии трёх городов. А это значит…

Много часов длится битва. Мы не видим уже ни сверкающего Сигурда, ни алаев, никого, всё смешалось там внизу, скрытое паром от дыхания, тучами взмётывающихся стрел…

Взмётываются мечи, сверкая и уже не сверкая от крови, топоры, дубины. Я не вижу никого. Но я чувствую: они живы. Все, кого я «заговорила», посылая в бой, все живы. Бьются все шесть сердец, я слышу их. И главное сердце, ЕГО, Сигурда, оно бьётся в моей груди, вместо моего. И в нём нет ни страха, ни слабости.

И даже, когда начали теснить наших, сжимая в кольцо, а тяжёлая конница Гагара всё не вступает в битву, страха в этом сердце, сердце Сигурда нет.

— Где Гагар с конниками? — спрашивает Боян, обеспокоенный, почти напуганный происходящим на наших глазах…

Я напуган и не скрываю. Я не понимаю её спокойствия, что за странное оцепенение владеет ею? Где Гагар? Почему не вступает в бой? Наших вот-вот задавят…

Сигню отвечает, не поворачивая головы:

— Он ждёт.

— Чего?! Их окружают!..

— Он ждёт известия, что города взяты, — отвечает Сигню невозмутимо. — Сигурд сказал, они придут до того как солнце сядет, когда оно подойдёт к западным холмам, — говорит она ровным голосом. — Солнце над нами. Значит… — она поднимает руку, указывая вперёд, — Смотри!

Сигурд сказал. Сигурд всё просчитал, всё «увидел» заранее и она знает, потому что он её посвятил в это своё видение. Я смотрю, я вижу и слышу и радостный клич, и топот, несущихся тяжеловооружённых конников. Всё… Конец войску трёх йордов. Конец разрозненным землям. Конец раздробленной Свее. Вот он, момент свершения Истории. Мы сделали то, о чём мечтали и не могли сделать многие, целые поколения йофуров. А двадцатидвухлетний конунг сделал меньше чем за год. Он и его юная дроттнинг, что так вдохновляет его, что пришла с ним сюда. Год с их свадьбы ещё не прошёл, только через полторы недели… Ещё нет и года… Неужели ещё нет и года?..

Темнота ранних сумерек накрывает поле уже оконченной битвы. Пленных уводят в их лагерь и ставят тройную охрану, здесь не повторится история с пленными, покушавшимися на Сигню при Норборне. Все помнят, что сделали с теми, кто допустил это тогда.

Уносят раненых к нашему обозу, втекающему через свободный пологий вход в долину, откуда ждали нас три конунга.

Двоих из них, Альрика Бранда, теперь уже бывшего конунга Бергстопа, и Ивара Зеленоглазого, бывшего конунга Грёнавара, отводят в отдельную палатку под охрану. А третий — Харальд Толстый, конунг Эйстана, ранен так тяжело, что Сигурд сам подходит к носилкам, на которых тот лежит.

Бледное лицо, заросшее аккуратно подстриженной над шеей бородой, глаза горят:

— Ты победил нас, Сигурд Брандстанец, — говорит он, с интересом глядя на Сигурда, подошедшего к его носилкам. — Не понимаю как… Не понимаю как можно было победить… Несметное войско…

Сигню подходит к Сигурду, он оглядывается к ней, снимая погнутый немного и грязный и окровавленный шлем, стягивает и насквозь мокрый от пота подшлемник, длинные волосы, все мокрые от пота, грязи и крови рассыпаются по плечам тёмными сосульками… Сбросив с руки измочаленную рукавицу, вытирает лицо, но больше размазывает кровь и грязь. И я такой же грязный и страшный сейчас, все мы сейчас таковы, все похожи.

Сигню же сияет чистотой богатого наряда, нежной красотой, радостным румянцем, взволнованной улыбкой на губах, в глазах. Она смотрит только на Сигурда.

И Харальд Толстый улыбается, обнажая окровавленные зубы:

— Это Свана Сигню?… Я слыхал… Слыхал… — он долго смотрит на Сигню. — Понимаю теперь, почему вы победили. Вы все.

Он переводит дух.

— Если бы Свана хотела моей победы, и я победил бы самого Одина и Тора… — он дышит тяжелее, начиная бледнеть.

— Желаю вам счастливо царствовать. А тебе, Сигурд, удержать эту удачу — её любовь… — Харальд смеётся, начиная булькать кровью. — Такие птицы, знаешь… Но ты сумел поймать её…

Он умолк. Сигню склонилась над ним, но через мгновение поднялась, Харальд Толстый умер.

Унесли носилки с мертвецом. Его положат отдельно, чтобы потом с почестями вознести на погребальный костёр. Теперешний костёр будет раз в десять больше Норборнского…

Я смотрю на Сигню, обнимаю её, сняв и вторую рукавицу, она прильнула ко мне, пачкая богатое платье в крови и грязи, что покрывает мою кольчугу, всего меня.

— Ты победил, — выдыхает она, вдохновенно глядя на меня.

— Мы победили, — отвечаю я, имея в виду не только моих алаев, всю нашу рать, но и её. ЕЁ, Сигню.

— Да, мой Виннарен (Победитель)! — её улыбка сверкает, светит.

— Все алаи живы. Никто не ранен. Ты заговорила всех, — я смотрю в её лицо, будто надеясь разгадать, как она сумела это сделать.

— Да, — тихо-тихо отвечает она.

— Гро так не могут.

Я засмеялась:

— Так могут дроттнинг.

Какое это счастье, обнимать тебя, живого и здорового, невредимого моего любимого. Не считать же ранами, кровоточащие ссадины на твоей щеке.

Мы победили. Победили. И все алаи живы. И Гагар. Да, много тысяч убиты. Тысячи ранены. И сейчас я переоденусь в серое платье лекаря и пойду лечить и спасать их, как и мои товарищи, которых я старалась научить. Но я должна была увидеть тебя, мой любимый, прежде чем погрузиться в спасение. Увидеть не для того, чтобы убедиться, что ты цел и невредим, я знала это. Но для того, чтобы просто увидеть любимое лицо твоё. Измученное и счастливое. Увидеть, как светят твои