— Что ты имеешь в виду, «я буду»? А ты чем собираешься заниматься?

— Выпей еще бокал вина. И подумай, что мне может понадобиться, чтобы вломиться туда.

— Вломиться?

Клэренс едва не уронил бокал.

— Зачем, ради всего святого, тебе это надо?

— Мне нужно получить ощущение от места, а для этого мне потребуется прислушиваться и принюхиваться, совать нос туда, куда не положено. Не забывай, наша милая мисс Сепанта расщедрилась, вбухав туда десять миллионов долларов, и, по слухам, половину из них — свои собственные, половину — собранные фондом. И все ради того, чтобы пристроить к музею новое крыло для азиатской экспозиции. По всей вероятности, там должны были встретиться она и Элигор. Мне нужно узнать точно, зачем она вложила туда столько денег.

— Но зачем вламываться? Ты же сказал, мы будем исследовать все…

— Да, сначала исследовать. Возможно, это окажется тупиком. Но если нет, то я готов к тому, чтобы забраться туда и как следует оглядеться. Так уж я привык.

Клэренс снова поглядел на меня неодобрительно.

— Так уж ты привык? Как наркоман-подросток, который ищет, что стащить, чтобы на наркотики денег взять?

Налив себе еще красного, я уселся перед тарелкой с супом. Пахло изумительно.

— Отлично пахнет.

Галина с Оксаной уже съели по тарелке, и я принялся нагонять их. Клэренс наконец сел за стол.

— Бобби, когда ты начинаешь делать такое, происходят плохие вещи, идиотские. Почти всегда это проваливается. Напомнить тебе про «Файв Пейдж Милл»?

— Да, случаются и плохие, идиотские вещи. Именно потому я так и поступаю. Потому, что когда все выходит из-под контроля, рушатся планы.

— В том числе и твои.

— В том числе и мои, иногда. Но я привык к такому. А другие — нет. Энаите уже очень давно никто не противостоял.

— Потому, что остальные уже мертвы, — сказал Клэренс.

— Или изнасилованы, — сказала Галина.

— Или обращены в рабство, — сказала Оксана.

— Боже, какие вы все жизнерадостные. Заткнитесь, я хочу отметить успех.

И я занялся этим, будь оно проклято.

Не подумайте, что я всегда бросаюсь навстречу опасности с криком «Джеронимо!» Иногда я просто пропускаю скучные подробности. Вся следующая неделя была такой.

Ноябрь сменился декабрем, я и амазонки провели много времени, следя за музеем и выясняя, какая еще у Энаиты есть недвижимость. Я быстро выяснил, что у Доньи Сепанты ее много, но побывать мы смогли только в ее доме у залива. Я продолжал считать, что она не хранит там ничего важного, отчасти потому, что это было бы слишком очевидно, но и потому, что Элигору было бы очень легко внедрить своих людей в обслуживающий персонал, который состоял из обычных людей. С другой стороны, это не означало, что музей представляет собой нечто большее, чем просто место, где Энаита и Элигор когда-то организовали встречу.

Наблюдение за музеем, насколько мы могли заниматься им из машины такси (которые, по счастью, совершенно обычны для территории студгородка, как, например, пустые бочонки от пива), показало, что Энаита не только помогла собрать кучу денег на реконструкцию, но и заезжает сюда раз в два-три дня, и находится тут не меньше пары часов. Решив, что надо узнать больше, я позвонил другу.

— Не хочешь еще поработать, Эди? Заплачу, как обычно.

— Догадываюсь.

На заднем плане в трубке болтал телевизор.

— Но у меня экзамены, мистер Доллар. Что вы хотите, чтобы я сделала?

— Ничего сложного. Просто в музей сходишь.

— О-о, музеи я люблю. Ну, по большей части. Иногда… иногда я попадаю в гадость, понимаете? — добавила она тише.

— Гадость?

— Сами понимаете — не сам музей, а какая-нибудь вещь в нем. Нечто, испускающее совершенно мерзкие вибрации. Еще хуже, если я этого коснусь.

Я заверил ее, что не надо будет ничего касаться, мы назначили время для встречи, после ее учебы, но так, чтобы мистер и миссис Парментер не перепугались оттого, что дочь вернется домой чуть позже, чем обычно.

— О'кей. Скажу им, что пошла заниматься к Молли.

Как вы можете догадаться, я с таким рвением взялся за дело, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о Каз. Должно быть, когда я был живым человеком, до того, как стал ангелом, то влюблялся по паре раз за неделю, но с тех пор, как у меня появился нимб, такого не было. И дело было не в сексе и не в совместимости. Уверяю, я мог бы легко найти и то, и другое, куда легче, чем связываться с демоницей с пропиской в Аду. По сути, я вполне мог найти и то, и другое в «Циркуле» или любом другом баре, где собирались ангелы. Что бы там ни думали некоторые, это произошло не потому, что я люблю нарушать правила. Я действительно нарушил несколько правил, но я делаю такое в силу двух причин: либо правило глупое и моя совесть не позволяет мне поступить иначе, либо мне лень, а правило такое незначительное, что я считаю, что мне это сойдет с рук. Вполне понятно, что ты не влюбляешься, чтобы выразить свои политические убеждения, и тем более понятно, что в данном случае не было и речи о лени. Ленивые парни не спускаются в Ад следом за своими подружками.

Нет, просто с того самого момента, как я и графиня Холодные Руки остались наедине, с нами случилось нечто иное, более мощное, чем секс, и более объединяющее, чем просто совместимость. В каком-то смысле мы дополнили друг друга. Тогда мы этого еще не понимали, но оба мы были незавершенными, будто кусочки головоломки со странными причудливыми краями, не подходящие ни к каким другим. А потом мы соединились и стали целым. А затем Жизнь, Вселенная, а в особенности — Великий Князь Ада Элигор разорвали нас снова.

Я так и не смог с этим сжиться. Это была настоящая ампутация. Можно было думать, что когда-нибудь я смогу жить с этим чувством потери, но я понимал, что никогда уже не буду чувствовать себя нормально без нее.

Для парня, который всю свою ангельскую жизнь дивился, почему он нигде не приживается, почему он не может воспринимать все спокойно, как остальные, такие, как Кул Фильтер, качая головой при виде безумств жизни, но принимая ее такой, какая она есть, эта потеря была ужасающей. Она и осталась ужасающей. Я нуждался в ней. А теперь узнал, что и она во мне нуждается. Все остальное, в том числе и невозможность снова быть вместе, было мелочами.

Я прочел материалы по Музею искусств имени Элизабет Этелл Стэнфорд. Он был назван в честь второй жены основателя университета, богатого парня по имени Леланд Стэнфорд. После смерти первой жены и сына Стэнфорда в архитектуре и ландшафте университетского городка стали преобладать мрачные мотивы, и даже в начале двадцатого века не было недостатка в тех, кто считал, что готический облик университета стал данью Элизабет Этелл, которая стала жить со Стэнфордом после того, как тот десять лет прожил вдовцом. Вторая миссис Стэнфорд была изрядно моложе мужа и слыла женщиной широких взглядов, интересуясь спиритизмом и оккультизмом, в частности, которые в те времена были распространены и считались общественно приемлемыми. Вторая жена Леланда не только приняла деятельное участие в разработке проекта музея, но и, по слухам, использовала его по ночам в качестве места для спиритических сеансов, вместе со своими единомышленниками. В одном из источников даже прямо говорилось, что она намеревалась сделать музей памятником спиритуализму, но другие источники этого не подтверждали.