рушилась на глазах, мужчина не выглядел сумасшедшим, он и вправду был тем, кем себя назвал, — Богом Смерти, пожинающим плоды жизни.

— Я дал людям снадобья, чтобы они могли жить дольше, чтобы радовались самым простым вещам, жизнь всегда была тяжела, а рядом с ней рука об руку бродила смерть, и так будет дальше…

Линда усмехнулась и немного отвела голову в сторону, что вынудило мужчину убрать с её лба руку.

— Не будет, — дерзко прервала она Анубиса, — скоро всё изменится, и богам придётся потесниться: те люди, от которых мы бежали, выкопали немертвеца из твоего храма, образцы тканей вывезут сегодня, и то, что мы с тобой сейчас здесь, а не там, — огромное чудо…

— Это не чудо, — перебил в свою очередь он её, — всё не чудо, это следствие изменений в самом Хаосе…

— О каком Хаосе ты толкуешь всё время? Это как? На что это похоже? — непонимающе спросила Линда.

Инпу призадумался.

— На океан, оттуда вышли люди, боги и чудовища, океан и сейчас вокруг нас, он преобразует действительность законами, данными всем его детям раз и навсегда, но кто-то из богов вознамерился изменить течение времени и устройство мира и вмешался…

— Это похоже на теории о мировом океане и расширяющейся Вселенной, — прошептала она, приводя абсурдную, на первый взгляд ситуацию к знакомому знаменателю.

Линда вскочила на ноги.

— Знаешь, я сейчас в каком-то фильме, рядом со мной стоит Анубис — проводник в мир мёртвых — и толкует о перевороте в Дуате.

Инпу тонко улыбнулся и посмотрел на девушку снизу вверх, заставив отметить ту про себя, что черты его лица смягчились, и она увидела в нём… просто человека… на секунду.

— Более сжатого вывода и не придумаешь, — произнёс тот и встал в полный рост.

Линда поняла, что разговор под открытым небом с голым богом о высоких материях — это не то, о чём она мечтала, писав диссертации о Египте, вернее, могла ли она вообще такое вообразить? Абсурд, грозящий стать нормой, потому что от фактов не уйдёшь. А они упрямы.

— Может быть, пройдём… — он обернулся назад, окинув взглядом автомобиль, и недоумённо попытался подобрать слово, — в колесницу? — предложил Инпу.

— Что надо этому богу? Кто он? И как ты оказался здесь? — завалила она его вопросами, когда они вновь уселись в автомобиль, зная, что транслирует бред, но этот бред вписывался в ту реальность, которая сейчас окружала их. — И зачем эта информация мне?

Анубис чуть прищурил глаза, отчего сапфир в них сверкнул отчётливее, оттенившись густыми чёрными ресницами.

— Всё, что происходит в Дуате, влияет на ваш мир — мир Маат, — произнёс тот после недолгого молчания. — Тебя выбрал Хаос, — про то, что разум кидал его всё время к ней, Инпу решил умолчать, к тому же она — просто человек, она должна исполнить волю богов. — И я теперь понимаю почему: ты нашла разгадку и собрала весь паззл воедино, открыв мир Амат, который, я так думал, канул в Лету… — он потёр подбородок, затем вновь взглянул на девушку. — Ты обязана помочь мне.

— Вот так просто? — спросила та холодно, приподняв бровь.

В его взгляде мелькнули гнев и пренебрежение. Но человек был волен поступить так, как он того захочет, и даже боги в этот момент бессильны.

— Вы были созданы для поклонения нам, — фатальная фраза уверенного в своей власти божества. — Кому, если не тебе, расхлёбывать побеги папируса, что ты заварила?

Линда рассмеялась и долго не могла успокоиться.

— Ты сидишь здесь, всемогущий бог, голый, и тебе явно нужна моя помощь, но сделать ты ничего не можешь, иначе я бы уже давно служила тебе так, как ты того требуешь — да ты в отчаянии, Инпу, — последнее она произнесла саркастично, внутри поднялась тяжёлая волна боли и ненависти.

В авто раздалось глухое рычание. Девушка задышала глубже, но глаз не отвела.

— Ты заставляешь меня торговаться, — наконец-то глухо ответил он.

— У тебя есть что предложить? — исследовательница понимала, что перегибает палку, но она не могла остановиться: он был живым воплощением её боли, её ненависть обрела лицо, а скорбь отошла на второй план.

Их взгляды скрестились, и Линда почувствовала дикий холод, пронзивший её сердце. Он словно бы рассматривал её изнутри. Вот-вот вынет сердце из грудной клетки, возьмёт и положит на весы, уравновешивая с пером.

— Твоё дитя, — наконец-то ответил он.

— Что — моё дитя? — уточнила та, мигом растеряв былую уверенность.

Анубис улыбнулся, он знал всё про волю человека.

— Если ты поможешь мне в Дуате, ты вернёшься обратно в Маат с дитя.

Линду в этот момент как будто пронзила молния. Их взгляды стали острыми: её глаза увлажнились оттого, что он задел струны её души, он же взирал на неё с затаённой надеждой и со смутным чувством симпатии.

— Так не бывает… — прошептала она, но в голосе почувствовался вопрос.

Сейчас всё, что она знала, всё, что составляло её жизнь, перевернулось с ног на голову. В её мире науки и железной логики не было месту мистическому, которое на поверку оказалось реальнее, чем всё то, что было до встречи с Инпу.

Мужчина усмехнулся и многозначительно промолчал. А когда Линда протянула ладонь, взялся за неё своей. Оба ощутили покалывающее чувство в руках и груди. Воздух вокруг них превратился в яркую вспышку, и они исчезли, оставив в мире Маат только следы на песке.

Примечания:

* египетские музыкальные инструменты

Глава 8. Встреча и расставание

Под древними звёздами. Бог и смертная.

— А-а-а-а-а-а, — прокричала Линда, возникнув словно из воздуха, и свалилась на божество.

Свист в ушах прекратился, стало непривычно тихо, а тот только и успел охнуть, схватившись за грудь, на которую упала Линда. Под ладонями оказался… песок.

— Мы в пустыне, — констатировала факт девушка, а затем в сердцах воскликнула, — мы снова в пустыне, мы никуда не переместились! — она немного неуклюже, чуть смутившись, когда взглянула на Анубиса, скатилась с него и перевернулась на спину, глядя в тёмное небо, усыпанное яркими звёздами, в голосе слышались отчаяние и досада.

Девушка подняла голову и осмотрелась. На удивление было светло, хоть луна и скрывала какие-то мелкие детали, затушёвывая, словно умелый художник, все шероховатости пейзажа. Но автомобиля она не увидела. Зато повсюду, куда ни кинь взгляд, лежало сухое золото пустыни, изредка ветер ворошил барханы, поднимая песчинки ненадолго вверх. Холодные на ощупь, что означало — ночь давно вступила в свои права. Сколько бы она ни вглядывалась, никакого ориентира даже не предвиделось обнаружить. Учёная знала, насколько