— Пятьдесят человек в охрану, — распорядился я. — Кто попробует добраться до еды — убивать на месте.

Он отдал быстрый приказ, и один из гвардейцев побежал исполнять его.

— Арсенал взять под такую же охрану.

— Уже сделано. Там просто море оружия. Пришлось-таки обрубить некоторые особо жадные руки.

— Правильно, будет другим наука.

— Библиотеку мы обыскали. Магнус просмотрел некоторые книги. Там ерунда, ничего серьезного.

— Так и должно быть. Серьезное спрятано, и нам еще предстоит его найти.

Здесь я покривил душой. Санахт успел открыть мне, как войти в тайную библиотеку, но делиться этим я ни с кем не собирался.

— Что с паучьим залом? — спросил Кот. — Эта статуя, как я понимаю, мощный артефакт, кого попало к ней пускать не стоит.

— Пятьдесят отборных бойцов в охрану. Отборнейших, Кот, — добавил я, чтобы он осознал всю важность приказа.

— Искушение может быть велико, — засомневался он. — Кто-то может-таки попробовать взять других под контроль с помощью каменного паука.

— Во-первых, паук действует не на всех, — ответил я. — А во-вторых, управлять им непросто. Я пока еще не знаю как. Это предстоит выяснить.

В этом вопросе я не лгал. Санахт ни в какую не хотел мне открывать этой тайны. По нашей договоренности предполагалось, что управлять артефактом будет он. Это казалось честным: на меня с его помощью подействовать нельзя. Но Санахт сейчас мертв и унес свой секрет с собой. Впрочем, я не сомневался, что с помощью Мира Видений разберусь во всем. Там любые чары видны как на ладони, и опытный или настойчивый человек может разобраться в их хитросплетениях.

— Хорошо, я исполню, — кивнул Кот.

— И прибавь к гвардейцам десяток из корпуса Таинств, — задумчиво добавил я.

— Ты что, думаешь, что туда полезет-таки весь Плутон? — Он рассмеялся.

— Нет, всего лишь один человек. — Я резко оборвал его смех. — Последний из Конклава жив.

— Как? — Кот остановился. — Его голова…

— На голове было написано, кому она принадлежит? — ехидно осведомился я.

— Но они были живы. Я слышал их предсмертные крики, все слышали.

— Вы слышали крики пяти голов. Одну я разрубил в гробовом молчании. Последний из Конклава убежал. Я его неплохо покалечил, он остался без руки и без уха и отрастить их не сможет. Но и такой он опасен. Так что вот тебе неплохие приметы.

— Но это… Как… Мы же… — Кот выглядел потерянным. Еще бы. Одно дело — думать, что все бессмертные на Плутоне мертвы, и совсем другое — знать, что один выжил и сейчас очень зол и жаждет реванша.

— Не беспокойся. — Я хлопнул Кота по плечу. — Он сейчас в смятении больше, чем мы, он не знает, что произошло и как такое может быть. Он обязательно выкинет какую-нибудь глупость — слишком уж привык он всегда контролировать ситуацию. Происходящее выбило его из колеи. Он обязан проявить себя в ближайшее время.

Мы вышли во двор. Плутонцы из городского отребья под присмотром гвардейцев разбирали трупы. Как я понял, эти были из тех, кто сумел увильнуть от штурма. Любопытство, как говорится, кошку сгубило. Им хватило ума и навыков просочиться сквозь раскинутую братством сеть, когда люди Хантера сгоняли горожан на штурм замка, но не хватило сил подавить свое любопытство. Подползли поближе, чтобы посмотреть, что происходит и чем все закончится. Здесь их мои гвардейцы и рекрутировали на общественные работы, не особо церемонясь с сопротивлявшимися.

Слабым утешением для них была возможность забрать все, что они найдут на поле боя. Слабым, потому как мало что осталось. Штурмующие вооружались прямо в бою, вырывая клинки из еще не окоченевших рук. Кот ушел исполнять мои приказы, а я остался. Мне все еще не верилось, что нам это удалось. Мы изменили Плутон. Мы скинули казавшийся всесильным Конклав. Я повторял это себе вновь и вновь, но слова не обрастали смыслом, звучали как нечто нереальное, не имеющее какого-либо отношения к действительности.

Одно из тел, когда с него стащили два трупа, вдруг пошевелилось. Переход от спокойствия к действиям был слишком резок. Взблеск клинка — не славного длинного меча высших, а короткой железяки, подобранной тут же, — был подобен молнии. Удар цели не достиг. Оборванцы, человек пять, отпрыгнули в стороны. Мне было все равно, что там происходит. Сколько отребья положат, прежде чем оно угомонит выжившего, судя по всему, адепта Марса. Я сделал знак гвардейцам не вмешиваться, и они лениво отошли подальше.

Сокрушающий врагов встал. Левая нога его была вывернута под неестественным углом. Он мог лишь ковылять, подволакивая ее. И никакое умение игнорировать боль тут не поможет. Он не жилец и не боец. Голытьба это поняла сразу. Марсианина уже взяли в широкий круг человек тридцать. Они подхватили брошенное во время штурма дреколье, где-то сверкнули ножи и короткие мечи. Один из плутонцев метнул дубинку, целясь в покалеченную ногу. Сокрушающий врагов отбил ее, подставив меч.

— Потанцуй, потанцуй. — Кто-то хрипло рассмеялся.

Я заметил, что у советчика было несколько наскоро перевязанных ран. Все понятно: натерпелся страху во время штурма, а сейчас затесался в толпу и хочет отыграться, поиздеваться — знает, что ответить адепт Марса ему не сможет. Сокрушающему врагов больше никого не сокрушить. Да, шакалы не упустят возможности поглумиться над поверженным львом.

Еще несколько дубинок и колов полетели в калеку. Он отбил их спокойно, даже несколько отрешенно. Тоже интересное зрелище — человек, потерявший свой мир. Еще вчера для него было все ясно и в настоящем, и в будущем. А сейчас он стоит перед толпой, неспособный спастись, отбивающийся, сам не зная зачем. Просто потому, что его слишком хорошо научили воевать.

— Ну и зачем все это? — услышал я рядом голос Грешника.

К тому времени многие отбросы уже сообразили, что их игрушка на бросок неспособна, она и ходит-то с трудом. А кол гораздо длиннее короткого меча. Шестеро придвинулись ближе и начали тыкать калеку дрекольем, особенно целясь в левую ногу. Остальная толпа взрывалась радостными криками всякий раз, когда жертва не успевала отразить удар и вскрикивала от боли.

— Эй, марсианин, где же твое хваленое спокойствие и выдержка? — глумливо поинтересовался кто-то.

— Жак, подбодри его, пусть потанцует, — выкрикнули из толпы.

Как я понял, Жаком звали того самого, раненого. Он не производил впечатления городского отброса. Скорее, бандит.

— Они все дети, глупые, озлобленные дети, — пробормотал Грешник. — А еще они в толпе. Поодиночке они бы так не поступали.

— Так пойди и накажи этих детей, — недовольно буркнул я. В последнее время миротворческие идеи Белого просто выводили меня из себя. — Хотя толку я в этом не вижу. Всех несчастных калек не защитишь от озлобленных детей. А твои принципы умрут вместе с тобой.

— Почему?