— Ее убили в месте, которое называется кладбище Абни-Парк, — сказала Барбара. — Итак, мистер Джосси, я должна вас спросить…

— Здесь, — глухо ответил он. — Я никуда не выезжал. Я был здесь. Был здесь.

— Здесь, дома?

— Нет. Конечно нет. Я работал. Я…

Он как будто впал в транс. Или, подумала Барбара, он пытается срочно придумать себе алиби, о котором заранее не позаботился. Джосси объяснил, что он кровельщик, что получил задание, крыши он кроет каждый день, за исключением выходных и некоторых пятничных вечеров. Его спросили, может ли кто-нибудь подтвердить этот факт, и он ответил, что да, конечно, его помощник. Он назвал его имя — Клифф Ковард — и продиктовал его телефон.

— Как… — Он облизнул губы. — Как она… умерла?

— Ее зарезали, мистер Джосси, — сказала Барбара. — Она истекла кровью, прежде чем ее нашли.

Джина схватила Джосси за руку, но ничего не сказала. Да и что она могла сказать в ее-то положении?

Барбара подумала над этим: ее положение — это уверенность или отсутствие таковой?

— А вы, мисс Диккенс? Вы выезжали из Хэмпшира?

— Нет, конечно нет.

— А шесть дней назад?

— Не помню. Шесть дней назад? Я ездила только в Лимингтон. За покупками… в Лимингтон.

— Кто может это подтвердить?

Она молчала. Настал момент, когда кто-нибудь из этих двоих мог воскликнуть: «Уж не думаете ли вы, что я имею к этому отношение?» — однако никто этого не сказал. Вместо этого они уставились друг на друга. Наконец Джина сказала:

— Не думаю, что кто-либо может подтвердить это, за исключением Гордона. Но зачем это надо подтверждать?

— Может, у вас остались чеки?

— Не знаю. Сомневаюсь. Чеки ведь обычно выбрасывают. Я посмотрю, но не думаю… — Она явно испугалась. — Я постараюсь отыскать их. А если не смогу…

— Что за глупости! — Джосси адресовал эту ремарку не Джине, а Барбаре и Уинстону. — Что она могла сделать? Устранила соперницу? Да ведь и не было никакой соперницы. У нас с Джемаймой все закончилось.

— Верно, — сказала Барбара, кивнула Уинстону, и он захлопнул свою записную книжку. — У вас и Джемаймы все закончилось. Это точное слово.

Он вошел в сарай. Хотел вычесать Тесс — в такие моменты он всегда делал это, — но собака не прибегала, как он ее ни высвистывал. Он стоял как дурак возле столика, на котором обычно совершал эту процедуру, и кричал с пересохшим ртом: «Тесс! Тесс! Иди сюда, собака!» Бесполезно. Животные — чуткие существа, и Тесс понимала, что что-то неладно.

Зато пришла Джина.

— Гордон, почему ты не сказал им правду? — тихо спросила она.

В ее голосе он услышал страх и выбранил себя за этот ее страх.

Разумеется, она должна была спросить. В конце концов, это резонный вопрос. Нужно поблагодарить ее за то, что она ничего не сказала копам. Он знал, как они посмотрят на его ложь.

— Разве ты не ездил в Голландию? Ты ведь был там. Заказывал камыш, который там выращивают. Турецкий камыш быстро изнашивается. Ведь ты туда ездил. Почему же ты им не сказал?

Гордон не хотел на нее смотреть. Он слышал все в ее голосе, поэтому не хотел смотреть ей в лицо. Но ему пришлось посмотреть ей в глаза по простой причине: потому что это была Джина, а не кто-то другой.

И он посмотрел. И увидел не страх, а тревогу. Она тревожилась о нем, он знал это, и это знание делало его слабым и отчаявшимся.

— Да, — подтвердил он.

— Ты ездил в Голландию?

— Да.

— Так почему ты просто не сказал им об этом? Почему ты сказал… Тебя ведь не было на работе, Гордон.

— Клифф скажет, что я был.

— Он солжет ради тебя?

— Если попрошу, солжет. Он не любит копов.

— Но зачем его просить? Почему не сказать им правду? Гордон, разве… разве…

Он хотел, чтобы она к нему подошла как раньше, рано утром, в постели, а потом — в душевой кабинке, это был секс, и только секс, однако это значило для него больше, чем секс, и он сейчас в этом нуждался. Как странно: в этот момент он понял, чего хотела от него и от секса Джемайма. Воодушевление, возбуждение и завершение того, что не могло быть завершено, потому что находилось в заточении и простое соединение тел не могло его освободить.

Он отложил щетку. Собака, очевидно, не придет даже ради вычесывания, и Гордон почувствовал себя глупо из-за того, что ждал ее.

— Джин, — выдохнул он.

— Скажи мне правду, — сказала в ответ Джина.

— Если бы я сказал, что ездил в Голландию, они стали бы копать дальше.

— Что ты имеешь в виду?

— Они потребовали бы, чтобы я доказал это.

— А ты не можешь? Разве ты не можешь доказать? Разве ты не ездил в Голландию, Гордон?

— Конечно ездил. Только я выбросил билет.

— Но ведь есть доказательства. Разные доказательства. Есть отель. И те, с кем ты встречался: фермер, кто-то еще, люди, выращивающие камыш… Они ведь скажут… Ты можешь позвонить в полицию и просто сказать им правду, и тогда все закончится.

— Так проще.

— Неужели проще просить Клиффа солгать? Ведь если он солжет и полиция узнает, что он лжет…

У нее был испуганный вид, но с этим он мог справиться. В страхах он разбирался. Гордон подошел к ней так, как подходил к пони в загоне: выставил вперед руку и другую руку тоже держал на виду, мол, нечему удивляться, Джина, нечего бояться.

— Ты мне можешь поверить? Ты мне веришь?

— Конечно, я тебе верю. С чего бы мне не верить? Но я не понимаю…

Он притронулся к ее обнаженному плечу.

— Ты здесь со мной. Ты была со мной… сколько? Месяц? Дольше? И ты думаешь, что я мог что-то сделать с Джемаймой? Что я поехал в Лондон, разыскал ее там и зарезал? Я что, кажусь тебе таким человеком? Я еду в Лондон, без всякой причины убиваю женщину, ту, что давно ушла из моей жизни, а потом приезжаю домой и занимаюсь любовью с другой женщиной, центром своего пылающего мира? Зачем? Зачем?

— Дай мне посмотреть тебе в глаза.

Джина сняла с него солнцезащитные очки, которые оставались на нем и в сарае. Положила их на столик для вычесывания собаки и притронулась к его щеке. Гордон встретился с ней взглядом. Она смотрела на него, и он не отводил глаз, пока ее лицо не смягчилось. Она поцеловала его в щеку и в закрытые веки. Потом поцеловала его в губы. Открыла рот, обхватила Гордона за поясницу и притянула к себе.

— Возьми меня прямо здесь, — сказала она, задохнувшись.

И он сделал это.

Робби Хастингса они нашли между Винни-Риджем и Андервудом, двумя остановками на Линдхерст-роуд между Берли и А-35. До Хастингса они дозвонились по тому номеру, что сообщил им Гордон Джосси. «Он, конечно же, расскажет вам обо мне самое худшее», — предупредил их Джосси.