Смерть настигла его в Новом Орлеане, в номерах креольского борделя. Сердце, ослабевшее за месяцы беспутства, сдало окончательно.

– Злодеяний его не выдержало, вот и сдало, – отрезала Кора.

Переварив то, что рассказал ей Сэм, она спросила про Риджуэя.

Сэм пренебрежительно отмахнулся.

– Да об него теперь только ноги вытирать. Дела у него не слишком хорошо шли еще до… – тут Сэм сделал паузу, – ну… до того случая в Теннесси.

Кора кивнула. Убийство, совершенное Рыжим, все старались обходить молчанием. Когда на подземной железной дороге узнали подробности, от его услуг отказались. Рыжего это не сильно огорчало. У него были свои представления о том, как покончить с узами рабства, и складывать оружие он не собирался. «Он коли пошел по борозде, его не своротить», – говорил про товарища Рой. Ему не по душе была отставка Рыжего, но отныне их пути разошлись, особенно после того, что случилось в Теннесси. Убийство, совершенное Корой, можно было оправдать самообороной, но неприкрытая кровожадность Рыжего – дело совсем другое.

Риджуэю с его зверствами и навязчивыми идеями, которые мало кто мог понять, и раньше найти себе напарников было непросто. Теперь сомнительная репутация вкупе со смертью Боусмана и публичным унижением – чтоб рейнджер позволил черномазым бандитам взять над собой верх! – превратили его в парию, которого чурались свои же. Конечно, шерифы штата Теннесси объявили преступников в розыск, но Риджуэй оказался не у дел. С самого лета о нем ничего не было слышно.

– А мальчонка, Хомер?

Об этом чудике Сэм кое-что слышал. Говорили, сперва прятался в лесу, а потом привел к Риджуэю подмогу. Но чудик-слуга репутацию хозяина нисколько не улучшил – связь Хомера с Риджуэем породила множество досужих толков. Что бы там ни было, эта связь и после нападения осталась нерушимой, и с глаз долой они исчезли на пару.

– Отсиживаются в какой-нибудь канаве подзаборной, где такому, как они, дерьму самое место, – заключил Сэм.

Он пробыл на ферме три дня, безуспешно пытаясь добиться благосклонности Джорджины. Зато успел поучаствовать в состязаниях по лущению кукурузы.

Состязания начались в первую ночь полнолуния. Накануне дети целый день складывали срезанные початки в две гигантские кучи, которые разграничивала дорожка из алых листьев. Во главе одной команды стоял Минго – уже второй год подряд, как кислым тоном заметила Сибил, – и, нимало не заботясь о том, чтобы обитатели фермы были представлены во всем многообразии, к себе взял исключительно своих сторонников. Капитан другой команды, Оливер, старший сын Валентайнов, набрал пеструю компанию из вновь прибывших и старожилов.

– И, конечно же, мы приглашаем нашего почетного гостя, – с этими словами Оливер поманил к себе Сэма.

По свистку маленького мальчика лущильщики лихорадочно принялись за работу. В этом году главным призом состязания было серебряное зеркало, которое Джон Валентайн привез из Чикаго. Перевязанное голубой лентой, зеркало стояло между двумя грудами початков, отражая оранжевые всполохи вырезанных из тыкв фонарей. Капитаны зычно выкрикивали команды, а публика, подбадривая лущильщиков, вопила и хлопала в ладоши. Все это шло под аккомпанемент развеселого, резвого мотивчика, который наяривал скрипач. Малышня сновала между грудами, ловя на лету вышелушенные початки и оттаскивая их в сторону.

– Вот тот держи!

– А ну, давай, шевелись!

Кора в состязании не участвовала, она смотрела со стороны. Ладонь Роя лежала у нее на бедре. Накануне вечером она позволила ему себя поцеловать, что он небезосновательно воспринял как знак перехода ухаживаний на новый этап. Она заставила его ждать. Он был готов ждать еще. Но рассказ Сэма о смерти Терренса почему-то смягчил ее сердце, хотя и вызвал в воображении злобные видения. Кора представляла себе бывшего хозяина запутавшимся в простынях, с посиневшим языком, вывалившимся изо рта. Вот он молит о помощи, которая не приходит. Вот превращается в гнилое месиво в гробу, а потом проходит через все муки адовы по Апокалипсису. В эту часть Священного писания Кора верила нерушимо. В ней иносказательно описывалась жизнь невольника на плантации.

– У Рэндаллов не устраивали праздника урожая, – сказала она. – Мы тоже собирали его в полнолуние, но все было через кровь.

– Ты больше не у Рэндаллов, – возразил Рой. – Теперь ты свободна.

С трудом сдерживая захлестывающие ее чувства, Кора прошептала:

– Разве? У земли есть собственник. У орудий труда тоже. Плантация и невольники пойдут с молотка, их выставят на аукцион, а покупатели найдутся. Каждый раз, стоит кому-то помереть, мигом объявляются родственники. И я, пусть даже здесь, в Индиане, до сих пор чья-то собственность.

– Он мертв. Дальние родственники не станут, как он, из кожи вон лезть, чтобы тебя вернуть. Ты свободна!

Чтобы прекратить этот разговор, Рой принялся подтягивать песню, желая показать Коре, что есть земные радости. Есть люди, есть их совместный труд, от сева до сбора урожая. Но эту песню у Рэндаллов пели на хлопковом поле, и в памяти тут же всплыли зверства на плантации, отчего сильно заколотилось сердце. Петь начинали по приказу Коннелли, это был сигнал, что порка закончена и можно опять переходить к уборке.

Неужто труд из горечи может обернуться радостью? У Валентайнов все было непривычно. Работа не была истязанием, она сплачивала. Умный парнишка вроде Честера мог расти всем на радость, как росли Молли и ее приятели. Мать могла растить свою девочку в любви и заботе. Замечательный человек, такой, как Цезарь, мог заниматься всем, чем пожелает, и это было право каждого: взять надел, пойти в учителя, начать бороться за права цветных. Даже стать поэтом. Томясь в Джорджии, Кора рисовала себе в воображении свободу, но тогда она представляла ее совсем по-другому. Свобода оказалась общим трудом на благо чего-то исключительно замечательного.

Победил Минго. Его команда с хриплым ревом пронесла своего капитана, подхватив его под ноги, вокруг горы вылущенных початков. Джимми Валентайн сказал Сэму, что впервые видит белого, который работал бы столь усердно, и Сэм засиял от гордости. На Джорджину, однако, это никакого впечатления не произвело.

В день отъезда Кора обняла его и поцеловала в щетинистую щеку. Он пообещал написать, как только устроится, сам пока не зная, где именно.

Дни стояли короткие, ночи длинные. С наступлением холодов Кора зачастила в библиотеку. Когда получалось затащить туда Молли, они ходили читать вместе и сидели рядом, Кора с книгой по истории или любовным романом, а Молли со сказками. Один раз на пороге их остановил возница с фермы:

– Хозяин мой как-то сказал, что есть только одна штука пострашнее ниггера с ружьем: это ниггер с книжкой. А тут уж не ружье, а целая пороховая бочка!

Когда обитатели фермы в знак благодарности решили сделать пристройку к дому Валентайна, где стало тесно от книг, Глория предложила поставить библиотеку особняком.

– Тогда каждый, кто пожелает сесть за книгу, сможет сделать это в свободное время.