– Вот место, чтобы набраться сил, – говорил Коре Рой, когда поезд мчал их на север. – Там можно оглядеться и начать готовиться к следующему отрезку пути.

Давеча за ужином пьяный Риджуэй утверждал, что Кору с матерью надо извести, чтоб «в императиве не было погрешности». Что же это за миропорядок, если две женщины могут его перевернуть?

Рой тогда ничего не рассказал ей о философских диспутах, которые разгорались на субботних собраниях. О Минго с его программой следующей ступени развития цветного населения. О Ландере, чьи изящные, но сложные умопостроения не сулили простых решений. Он также обходил молчанием истинную причину нарастающей неприязни белых поселенцев к негритянскому аванпосту в сердце Индианы. Противоречия, о которых он ни словом не обмолвился, вскоре сами проявятся.

А пока состав, подобно утлому суденышку в немыслимо огромном море, дребезжал себе по подземному тоннелю, рассуждения Роя возымели действие: шлепнув ладонями по диванным подушкам, Кора заявила, что ферма – это то, что ей нужно.

Джастин погостил на ферме несколько дней, чуть отъелся и отправился к родне на Север. Потом от него пришло письмо с описанием встречи и его новой должности в строительной компании. Ниже стояли сделанные цветными чернилами подписи его племяшек. От них веяло задором и простодушием. Ферма Валентайнов предстала перед Корой во всем своем соблазнительном многообразии, так что ей и в голову не приходило ехать куда-то дальше. Она влилась в работу. Этот труд был ей знаком, она чувствовала ритмы сева и уборочной, понимала задачи, которые диктовали, сменяя друг друга, времена года. Картины городской жизни стирались из памяти – что она знала о таких городах, как Нью-Йорк и Бостон? Кора с рождения возилась с землей.

Через месяц после приезда, стоя в зеве призрачного тоннеля, она по-прежнему не сомневалась в правильности сделанного выбора. Они с Роем собрались было возвращаться на ферму, как из мрачных подземных глубин дохнул порыв ветра, словно что-то надвигалось на них, темное, прошлое. Кора стиснула локоть Роя:

– Зачем ты привел меня сюда?

– Нам не положено говорить про то, чем мы тут занимаемся. И пассажирам не стоит распространяться о работе железной дороги, чтоб не ставить под угрозу множество хороших людей. Говорить-то им никто не запрещает, все сами молчат.

Так оно и было. Историю своего побега Кора описывала в самых общих чертах, обходя молчанием тоннели. Это касалось только ее, ее тайна, которую и в голову не придет кому-то рассказывать. Не постыдная тайна, просто глубоко личная, настолько тесно связанная с внутренним естеством, что делиться ей становилось невозможным.

– Я привел тебя сюда, потому что ты видела больше участков железной дороги, чем все остальные. Я хотел, чтобы ты поглядела, как все складывается. Или не складывается.

– Но я же просто пассажирка!

– О том и речь, – отозвался Рой, протирая очки полой рубахи. – Подземная железная дорога – это не только те, кто на ней работает. Она куда больше. Это и все вы тоже. Крупные ветки и крохотные ответвления. У нас есть новые локомотивы, есть развалюхи-паровозы, а есть и дрезины вроде этой. Они ходят всюду: в места, которые мы знаем и которых не знаем. Прямо под нами лежит тоннель, а куда он ведет – неизвестно. Мы не можем этого понять, хотя работаем на этой дороге. Но вдруг тебе удастся?

Она ответила, что не понимает, откуда взялся этот тоннель и зачем он тут. Ей было понятно только одно: дальше бежать ей не хочется.

Ноябрь принес с собой изматывающий холод, но в этом месяце произошли два события, заставившие Кору позабыть о климате Индианы. Первым был приезд на ферму Сэма. Когда он постучал в дверь ее хижины, она так стиснула его в объятиях, что он взмолился о пощаде. Оба рыдали навзрыд. Пока они пытались успокоиться, Сибил заварила им травяного чая.

В его грубой бороде серебрилась седина, живот стал куда больше, но перед ней стоял все тот же говорун, который много месяцев назад уболтал их с Цезарем. Ночь, когда в городе появился охотник на беглых, расколола всю жизнь Сэма на «до» и «после». Предупредить Цезаря он не успел, и Риджуэй схватил парня прямо на фабрике. Запинающимся голосом Сэм рассказывал Коре, как ее друга мучили в тюрьме. Он никого не выдал, но кто-то донес, что несколько раз видел, как ниггер разговаривает с Сэмом. Выяснилось, что в середине смены Сэм бросил работу и ушел из салуна. Одного этого, да еще его вечно довольного вида, который многим с самого детства был поперек горла, оказалось достаточно, чтобы спалить его дом дотла.

– Дом моего деда. Мой дом. Все, что у меня было.

К тому времени, как толпа выволокла Цезаря из камеры и принялась рвать на части, Сэм успел уйти далеко на север. Бродячий торговец за мзду согласился его подвезти, и утром следующего дня он сел на пароход до Делавэра. Месяц спустя под покровом ночи вход в тоннель под его домом был завален. Таковы были методы на подземной железной дороге. Со станцией, где смотрителем был Ламбли, поступили так же.

– Это чтобы не рисковать лишний раз, – объяснил Коре Сэм.

Сэму передали памятку из родного дома – оплавившуюся медную кружку. Кружку он не вспомнил, но сохранил на память.

– Тогда я был станционным смотрителем. Потом пришлось занимался другими вещами.

Сэм отвозил беглецов в Нью-Йорк и Бостон, корпел над сводками и отчетами, разрабатывая маршруты, отвечал за устройство на месте, от чего зависела жизнь его подопечного. Пару раз даже выдавал себя за охотника на беглых по имени Джеймс Олни, чтобы легче было вытаскивать бывших рабов из-за решетки под предлогом доставки их законным хозяевам.

– Ох уж эта полицейская и чиновничья тупость! Расовые предрассудки неизбежно отражаются на умственных способностях, – заявил он, демонстрируя, к вящей радости Сибил и Коры, свой «охотничий» голос и выправку.

На ферму Валентайнов он только что доставил самую крупную свою «партию» – семью из трех человек, скрывавшуюся в Нью-Джерси. Они там пытались выдавать себя за местных, но вокруг начал крутиться охотник на беглых, так что пришлось сматывать удочки. Для Сэма это был заключительный аккорд, он решил податься на Запад.

– Все первопоселенцы, которых я встречал, любили заложить за галстук. Так что бармен в Калифорнии без дела не останется.

У Коры при взгляде на него только сердце пело, такой у нее друг веселый да гладкий. Хоть одного она не погубила. Скольких из тех, кто помогал ей, постигла ужасная участь.

Потом Сэм поведал ей о последних новостях на плантации, где она прежде жила, и от этого мороз Индианы словно бы выдохся.

Терренс Рэндалл умер.

По слухам, время лишь усугубило помешательство плантатора на Коре и ее побеге. Дела он вконец забросил. Его жизнь состояла из ежедневных оргий в большом доме и омерзительных развлечений, во время которых он истязал своих невольников, вымещая на них свою злобу на Кору. Терренс продолжал размещать объявления о ее побеге с перечислением примет и подробным описанием совершенных ею преступлений. Он несколько раз поднимал сумму вознаграждения за поимку – Сэм видел сообщения собственными глазами и не мог им поверить. Каждого заезжего охотника на беглых Рэндалл привечал и излагал ему сперва полную картину Кориных злодеяний, а потом костерил неумеху Риджуэя, который подвел сперва его отца, а потом и его самого.