объяснений, имевших и общий, и конкретный характер. К примеру, было указано, что миграции из Норвегии, Дании и Швеции различаются в начальной фазе развития. Подчеркивалось, что движение норвежцев было с самого начала, по сути, колонизационным. Проникновение и оккупация Оркнейских, Шетландских островов и Гебрид прошли мирно. Только позднее, в Ирландии и в нападениях на атлантическое побережье Франции, появились насилие и пиратство. Обосновавшись в Исландии и Гренландии, норвежцы вернулись к роли мирных колонизаторов.

Вместе с тем подчеркивалось, что первые контакты между данами и регионами на юге – в этом случае империей Карла Великого – были насильственными и имели политический характер. Такова была реакция датчан на завоевание Карлом Великим Саксонии и его наступление к южным границам датсккого королевства. Дания якобы была сосредоточена на политической экспансии на протяжении всего периода викингов. Это видно по характеру великого датского вторжения в Англию, на датскую территорию во Фризии, а также по деяниям Свена и Кнуда.

Шведы, как утверждалось, двинулись на восток, потому что хотели торговать и стремились к богатствам, которые им могла дать торговля с Византией и мусульманским Востоком. Иными словами, у них не было определенных колонизаторских или политических целей. Много, возможно, даже слишком много говорилось о мирном торговом характере шведского варяжского движения в сердце Руси. Ни византийцы или хазары, ни белые булгары или мусульмане Каспия, ощутившие на себе всю ярость варяжских атак, не придавали большого значения мирным торговым намерениям шведов. И разве можно утверждать, что Аскольд, Рюрик, Олег или Святослав меньше стремились к добыче, чем Торгисл, Гутрум, Гастинг или Ролло? Ведь куда бы викинги ни двигались, на запад или восток, и какая бы страна ни была их домом – Норвегия, Дания или Швеция, – все они стремились к богатству. Степень их торгового духа зависела от характера сопротивления, которое они встречали, и конкретных возможностей, ставших доступными. Все они временами бывали то торговцами, то пиратами или колонистами. Однако в любых их движениях всегда неизменно присутствовал элемент силы. Поэтому мы можем признать, что в действиях норвежцев, данов и шведов имелись некоторые различия, однако не станем преувеличивать эти различия. Больше смысла в рассмотрении экспансии викингов, как одного большого общего движения.

Другим столь же неудовлетворительным предположением является то, что нападения и экспансия викингов – результат определенной политической консолидации скандинавских королевств, которые нападали на тех, кто не желал им подчиняться. В начальном периоде – до 911 года – это предположение противоречит фактам. Первый раз викинги отплыли от норвежских и датских берегов еще до 840 года, то есть до того, как появились первые признаки политической консолидации в Норвегии, и как раз в то время, когда Дания была охвачена гражданской войной, и в ней отсутствовала эффективная политическая власть. После 840 года, когда начались массовые нападения на западноевропейские побережья, продлившиеся до 870 или 880 года, Норвегия еще только начинала объединяться под руководством Харальда Прекрасноволосого, а в Дании политического единства не было вообще. На самом деле Дания объединилась только в следующем веке под руководством Харальда Синезубого.

Нам мало что известно о Швеции этого периода. Но точная информация, дошедшая до нас из описаний путешествия Анскара и Римберта, не позволяет утверждать, что традиционные шведские монархи Уппсалы до Олафа (Олава), правившего в конце IX века, имели больше власти, чем их датские и норвежские коллеги на западе. Мы знаем, что шведский король консультировался со своей знатью и советниками перед тем, как принять решение о допуске в страну Анскара, прибывшего со второй миссией. В стране шла гражданская война, в которую датский флот вмешался от имени конкурирующего претендента на трон. Кроме того, шведский монарх показал полную неспособность защитить Бирку, свой главный торговый центр, от пиратских вымогательств. Все это предполагает, что Швеция оставалась слабой децентрализованной страной, в которой монархия была практически бессильна. Немногие известные нам факты шведской истории позволяет утверждать, что такое положение оставалось неизменным до прихода к власти Олафа Шётконунга. Таким образом, теорию о консолидации королевств как движущей силе викингов можно считать неприемлемой.

Что остается? Только одно объяснение. В основе всей скандинавской экспансии лежала жажда добычи, выгоды. Причем речь шла о добыче в самом широком смысле этого слова. Викинги жаждали богатства, такого богатства, какое прибывало в Скандинавию с торговлей до 840 года: ирландские товары, каролингские монеты и товары в Норвегию, каролингские продукты в Данию и Швецию, мусульманские монеты – повсеместно. Тем самым подчеркивается в целом мирный характер ранней экспансии. После 840 года слабость скандинавских соседей – по крайней мере, отчасти – придала этому движению насильственные формы. На западе находилась беспокойная Ирландия, Англия, разделенная между монархами гептархии, Каролингская империя, раздираемая войной между сыновьями Людовика Благочестивого. Все это давало викингам отличный шанс, которым грех было не воспользоваться. На востоке многочисленные разъединенные финские, балтийские и русские племена давали аналогичную возможность, не говоря уже о слабом хазарском государстве и Византии, подвергавшейся мусульманским атакам на Средиземном море.

Если слабость соседей отчасти объясняет воинственность экспансии викингов, то же самое делает слабость их собственных правительств. Читая повествования о Скандинавии этого периода, мы не можем не удивляться тому, что викинги друг к другу относились как к врагам. Мы видели, что даны совершали набеги на Бирку и требовали там выкуп. Точно так же они вели себя в Дорестаде и Париже. Олег, судя по всему, проявлял такую же дикость в обращении с противниками, такими как Аскольд, как даны – с Эдвардом Мучеником. Даны и норвежцы в Ирландии убивали друг друга при Карлингфорд в Лауте с отвратительной жестокостью, такой же как Торгисл – ирландцев. Норвежские викинги с Гебрид, судя по всему, не испытывали никаких угрызений совести, совершая набеги на Норвегию. А вражда исландской крестьянской аристократии, о которой повествует сага Burnt Njal, делает их отношение к захваченным монастырям в стране франков понятным. В каком-то смысле жестокость викингов, их набеги и пиратство являлись отражением, развитием ситуации, сложившейся в результате отсутствия законодательной базы и сильного правительства в их собственных странах, а вовсе не наоборот. Пока дома царила анархия, продолжалась насильственная стадия скандинавской экспансии[115].

Помимо политической слабости у себя дома и за рубежом, еще один дополнительный фактор экономического характера, который неожиданно появился в Скандинавии около 840 года, придал особый импульс западной экспансии викингов. Я имею в виду свидетельство, данное монетными кладами, остановки торговли между Балтикой и мусульманским Востоком более чем на десятилетие. Как отмечалось в прошлой главе, монеты, найденные в Скандинавии, показывают, что после подъема торговли с Востоком до 840 года или около того в течение тридцати лет