Теперь защитникам города очень мешали пожары, полыхавшие на парапете: их дым и пламя ухудшали видимость и вносили сумятицу в действия. Воины «Братства Портала Храма» подставили к стене свою штурмовую лестницу, и член их отряда, Летольд Туренский, взобрался на парапет, став таким образом первым рыцарем, попавшим в Иерусалим. Башня подошла еще ближе. Готфрид Бульонский заметил две большие перекладины, выставленные турками для того, чтобы сдержать ее. Он быстро перерезал веревки, удерживавшие один из щитов, обитых бычьими шкурами, и тот упал на перекладины, образовав нечто вроде перекидного моста. Готфрид побежал по нему к стене, за ним в атаку хлынули потоком его воины, рубя направо и налево своими длинными мечами и проносясь, словно демоны, сквозь черный дым. Эта брешь в обороне была расширена и закреплена. Башня еще ближе придвинулась к стене. Неподалеку на парапете находились три ведьмы и рабы, поддерживавшие их; на них обрушился поток камней и стрел, мгновенно превратив их в кровавое месиво. Осадная башня уже нависала над городской стеной. Был выставлен перекидной мост. Десятки рыцарей перебежали по нему на помощь Готфриду. Защитники запаниковали и бросились наутек. Их оборона стала рушиться повсеместно. Гарнизоны на воротах Ирода, Святого Стефана и в других местах возле горы Сион просто разбежались. В стенах были пробиты бреши, и франки, словно неудержимая река мщения, ворвались в город, заполняя собой все площади, улицы и переулки. Пощады не будет! Смерть от меча постигнет и мужчин, и женщин, и детей.

Франки веером рассыпались по городу, словно жнецы, собирающие кровавую жатву. В одном месте сарацины и турки попытались дать последний бой, а вражеские лучники продолжали обстрел с крыш, но все уже было кончено. Правитель и остатки его египетской конницы укрылись в башне Давида и заперлись изнутри. Но франки прошли сквозь нее как нож сквозь масло, словно живые воплощения ангела смерти, словно черная туча убийственной ярости. Топоры и мечи опускались и падали до тех пор, пока фонтаны не стали красными, а белые стены не пропитались кровью. Некоторые укрылись в мечетях, полагая, что нашли там надежное убежище; однако они жестоко ошиблись. Наконец франки добрались до внутреннего двора храма Гроба Господня, где столпилось множество людей. Они приближались к ним, держа наготове мечи и топоры, но вдруг их предполагаемые жертвы быстро встали на колени, перекрестились и хриплыми голосами завели молитву о пощаде из канонической мессы: «Kyrie Eleison, Christie Eleison» — «Господи, помилуй нас, Христос, помилуй нас». Франки вложили в ножны мечи, коснулись голов этих армянских христиан и отправились дальше в поисках добычи. Они ворвались в огороженное пространство большого храма, где сгрудились сарацины и турки, чтобы сдаться в плен. Но их не стали пленять. К тому времени, когда закончилась резня, крестоносцы бродили по колено в крови, брызги которой долетали до конской упряжи.

На рассвете франки прекратили массовые убийства. Словно стая голодных волков, они насытились кровью и плотью, и теперь, сняв доспехи и надев накидки, отправились босиком к храму Гроба Господня, чтобы возблагодарить Всевышнего. Они проходили мимо отрезанных голов, рук и ног. Набожно распевая гимны и псалмы, они шли по ковру из трупов. А потом, помолившись, они с чистым сердцем удалились на покой.

А тем временем рыцари «Братства Портала Храма» спешили через мрачный лабиринт проходов под мечетью Омара. Гуго де Пейен и Готфрид де Сен-Омер выжили при штурме и теперь ревностно стремились к своей цели. Федаины или убежали, или погибли в резне, рыцари беспрепятственно проламывали двери и поднимали обитые железом люки, пока не добрались до своих сокровищ. Они действовали быстро и слаженно всю ночь и весь следующий день, когда резня в городе вспыхнула с новой силой. Крестоносцы не щадили никого. Так было Богу угодно, утверждали они: их враги всячески издевались над ними, унижали их и убивали с неимоверной жестокостью, и эту вину можно было искупить лишь кровью. Некоторые из выживших взобрались на плоскую крышу мечети Аль-Акса. Танкред гарантировал им защиту и даже дал им свой штандарт, но это не сдержало убийц: ворвавшись на крышу, они вырезали всех трехсот несчастных.

Пока над городом висело черное облако дыма, словно завеса, скрывающая жестокости и убийства, в узких проходах под мечетью Омара Гуго и Готфрид лихорадочно искали сокровища, спрятанные в помещениях, служивших когда-то конюшнями великому царю Соломону. При свете свечей и фонарей они развернули священное полотно, покрывавшее когда-то лик Христа. Они благоговейно преклонили колени перед ним и повторили свою торжественную клятву: улицы Священного Города могут топтать цари, правители и князья. Они придут и уйдут, как обычные ночные часовые, но «Братство Портала Храма», братство Храма — храмовники, укоренится здесь и разрастется, словно величественный ливанский кедр…

А под навесом своего обветшалого шатра на склоне холма, с которого открывался вид на Иерусалим, сидела на раскладном стульчике Элеонора де Пейен и перебирала четки грязными пальцами. Возле нее сидел на корточках забрызганный кровью Теодор, от которого шел запах пожарищ и дыма. Сняв камзол и кожаные гетры, он держал в руках бурдюк с вином. Взглянув на Элеонору, он провозгласил тост и выпил.

— Город Иерусалим пал, — сказал Теодор, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Твой брат с помощью собранных им карт нашел спрятанное сокровище. Элеонора, там были реликвии, льняное полотно с отпечатком лика нашего Спасителя, документы, свидетельства, драгоценные камни, золото и серебро. Он и Готфрид…

— Как они там?

— Сильные как львы! Часть их отряда погибла.

— Они принимали участие в резне?

— Госпожа! — наклонился вперед Симеон, сидевший позади Элеоноры. — Госпожа сестра, — прошептал он, — оставьте это.

— Да как же! — резко возразила она.

— Ты пойдешь в город? — спросил Теодор. — Гуго и Готфрид ждут. Они уже возблагодарили Господа, и… — Он неожиданно умолк при виде выражения лица Элеоноры. — Я рассказал им о Бельтране.

— Ну и как?

Теодор развел руками.

— Они сочли его просто бессовестным негодяем. Ты идешь, Элеонора?

— Я прошла тысячи миль, — пробормотала она, закрыв глаза, а потом снова открыв. — Я думала, что пройду, радостно танцуя, через врата Иерусалима. Но теперь, когда я здесь, мне не хочется входить в Священный Город. Мне не хочется больше видеть отрезанные головы и забрызганные кровью стены. — Она уставилась на клубы черного дыма, поднимавшиеся над городом. — Иерусалим — здесь, Теодор, — сказала Элеонора, постучав себя по груди. — Здесь, — продолжила она, наклонившись вперед, — находится лик Христа. Именно здесь, — прижала она руку к груди, — находится истинная религия. А там, — махнула она рукой вдаль, — рай, про который ты говорил: «Беленький домик, увитый жимолостью». — Отложив четки, она плотнее запахнула накидку и поднялась. — А где Альберик?

— Сражался как храбрый воин; он ранен, но чувствует себя хорошо.

Элеонора протянула руку.

— Пойдем, Теодор. Разыщем Норберта и Имогену и с почестями похороним их. — Она кивнула на лежавший возле стула резной ларец, которым так дорожила Имогена. — Ради любви к Господу и ради любви ко мне, возьми этот ларец в город. Зарой его в сырую землю под каким-нибудь кипарисом. — Элеонора улыбнулась. — А потом возвращайся ко мне, и мы найдем свой собственный Иерусалим.