Паул почесывает лицо: я так много раз видела этот жест в исполнении его сына, что мне становится почти жутко.

– А Фейт…

Мертва. Но почему-то я не в состоянии заставить себя произнести это. Почему-то сказать «м…» слишком тяжело – самое звучание слова кажется слишком резким.

– Полагаем, она похоронена в Омахе, – отвечаю я. – Завтра поедем туда. Полицейские согласились подождать нас.

– Нас?

– Нас двоих, папа, – поясняет Брэн – это его первая фраза с тех пор, как мы расположились в гостиной. – Плюс Иан и Сачин.

– Сачин? С чего бы… О боже мой, – бормочет Ксиомара. – Подруга его сестры.

– Эрин Бэйли, – кивает Брэн. – Полагаем, она похоронена здесь, в Тампе. Сачин приедет ради нее, а потом полетит с нами в Омаху. Но мы хотели… мы подумали…

– Мы пытаемся добиться, чтобы все девочки были найдены и опознаны, а их семьи оповещены до того, как все попадет в новости, – заканчиваю за него. – Завтра утром проведем обыск по ордеру в доме, который арендовал Дэвис, когда жил здесь. Вполне вероятно, что придется раскопать часть двора. Мы хотели удостовериться, что вы будете в курсе происходящего до того, как все начнется – особенно учитывая, что мы ожидаем найти.

– Эрин Бэйли, – мягко говорит Паул. – Чья-то маленькая дочка.

– Да.

– А этот человек – он… что он делает с ними? – спрашивает Ксиомара. – Он… он трогает их?

– Насколько нам известно, нет. Они для него – замена дочери, которой он лишился из-за рака.

– Замена… – эхом отзывается женщина. – Тогда почему… почему он убивает их?

– Потому что он лишился дочери из-за рака. Он хочет начать все заново – с другим финалом, получше: прожить счастливую жизнь с дочерью, которой они не должны были лишиться, но она умерла. Травма, нанесенная ее болезнью и смертью, полностью изменила его. По сути, исковеркала сознание. Он не может изменить судьбу дочери.

– Элиза, ты жалеешь его?

– Да, – просто отвечаю я. И чувствую, как Брэн бьет мое колено своим, дергаясь и ворочаясь в кресле. – Это не оправдывает содеянного. Не освобождает от ответственности. Не знаю, заслуживает ли он прощения и должен ли получить его. Но – да, я жалею его. Смерть дочери стала потрясением. Он не смог собрать себя воедино и жить жизнью, в которой было бы что-то кроме горя. Это вызывает жалость.

По обветренным щекам Паула катятся слезы. Они постоянно обгоревшие, потому что каждый раз перед пробежкой он забывает нанести солнцезащитный крем. Ксио не плачет, однако ее глаза блестят.

– Знаю, вы надеялись не на такой ответ…

Однако мать Брэна прерывает меня, мотнув головой:

– Элиза, это честный ответ. После стольких лет мы наконец узнали правду, и теперь наша дочь вернется домой. Мы питали надежду, – с грустью продолжает женщина. – Как могло быть иначе? Однако прошли годы с тех пор, когда мы искренне верили, что она еще жива…

Паул икает и закрывает лицо ладонью, больше не прижимаясь к жене:

– По крайней мере… по крайней мере, она не мучилась все это время. В этом есть некое милосердие. Esos pequenos consuelos[84].

Нижняя губа Ксиомары и подбородок начинают дрожать.

– Доченька… Моя маленькая дочка…

Брэн срывается с дивана и, спотыкаясь, встает на колени перед родителями. Они прижимаются к сыну, который обнимает обоих за спины. На моих глазах плечи Ксио начинают трястись: она рыдает.

Молча выхожу на крыльцо, где сидит Альберто с вазой сладостей. Он с ухмылкой смотрит на стайку мальчиков, едва-едва достигших того возраста, в котором разрешается пройти от тротуара к крыльцу без сопровождения родителей. Вижу, как в дальнем конце двора стоят и разговаривают, одновременно присматривая за ними, трое взрослых. Но как только мальчики уходят, Альберто с серьезным видом поворачивается ко мне.

– Всё в порядке? – с тревогой спрашивает он. – Tio Брэндон никогда не приезжает сюда на Хеллоуин. Он не заболел, нет?

– Не заболел, – заверяю его, усаживаясь рядом на перила и слегка разворачиваясь, чтобы прислониться спиной к столбу. – Знаю, вы одна семья, но пока не могу об этом говорить. Скоро все узнаешь.

Его взгляд падает на пистолет в кобуре у меня на бедре и значок агента на поясе.

– Речь идет о tia Фейт, верно?

– Ты называешь ее tia?

– Папа сказал, что нам не следует прекращать обращаться к членам семьи как к членам семьи лишь потому, что они умерли или пропали. Bisa buelo[85] умер много лет назад, но он по-прежнему bisa buelo, не так ли?

– Si. Eso me llena de amor[86].

– Ты не ответила на вопрос.

– Знаю. Но пока не могу ответить.

В каком-то смысле это тоже ответ. Альберто понимает – и медленно кивает.

– Я не могу рассказать родителям, нет? А tia Лисси?

– Ксио и Паул, вероятно, сами скажут им завтра-послезавтра.

Похоже, он принимает это за «нет». И натягивает на лицо улыбку для следующей группы детей.

Примерно в полдесятого ребячий поток наконец иссякает. В течение последнего часа приходили в основном дети постарше. Еще через двадцать минут – за это время в гости не пожаловал ни один ребенок – благодарю Альберто и отпускаю домой. За прошедшие часы мы успели поговорить о его программе обучения, кем он хочет стать и немного про ФБР и Брэна. Затем всплыла тема бейсбола. Похоже, я наконец выяснила, откуда Брэн набрался тех нецензурных высказываний, которые вставляет всякий раз, когда «Рэйс» проводят удачную серию.

Парень протягивает мне вазу, слезает с перил и оборачивается:

– Я ничего не скажу родителям. Обещаю.

– Спасибо. Знаю, что прошу о многом…

– Но это ведь ненадолго, да?

– Совсем ненадолго.

Альберто кивает и направляется к себе. Оказывается, его жилище через три дома на противоположной стороне улицы.

Ваза все еще заполнена на треть конфетами. Просеиваю разнообразные шоколадные мини-батончики, пока не достигаю слоя коробочек с «Ботаниками». Когда дверь внезапно открывается, я уже успела засунуть в рот содержимое целой коробочки и закономерно давлюсь.

Брэн просто стоит и смотрит – вот придурок, хотя тянет руку в мою сторону: наверное, на случай, если потеряю равновесие.

– Тебе лучше? – спрашивает он, как только я перестаю кашлять.

– Определенно, – хриплю в ответ.

– Есть настроение прогуляться?