– Повторите, пожалуйста, для членов комиссии ваше желание, Катя, – Егор Васильевич просит меня невозмутимо, даже нейтрально.

Я повторяю. На этот раз – не поднимая глаз, и до крови расцарапывая собственные пальцы.

Сначала – озвученные мной слова встречают тишиной. Враждебной, недовольной, и даже нейтральность нашего проектанта тает на глазах.

А потом на меня обрушивается водопад вопросов. И я даже не анализирую, чьи они. Просто отвечаю, кратко, бесцветно и бессильно. Наверное, чистосердечное признание и не должно быть другим.

– Вы понимаете, что признаетесь в том, что сознательно оговорили преподавателя?

– Да.

– Его сместили с должности из-за вашего обвинения.

– Знаю.

– Вам совсем не стыдно?

– Стыдно.

Сири и та бы вложила бы в эти слова больше интонационных эмоций. Я же – хуже чем робот. Силы хватает, только на то, чтобы выталкивать из груди звуки.

– Почему сознаетесь именно сейчас, Катя? – ровный голос ректора вклинивается между обвиняющими репликами членов комиссии, просто, как нож в масло входит.

Кажется, он спрашивает искренне.

– Совесть замучила, – мрачно бурчу я, – спать спокойно не могу и все такое.

– Вы пришли сюда по своему желанию? – продолжает донимать меня Васнецов, – и вам никто не угрожал?..

– Егор, Юлий не будет этим заниматься, – укоризненно вклинивается информатичка, – мы все его знаем.

– И все-таки я хочу услышать ответ Екатерины, – отрезает проректор, – и хочу проговорить для неё, что возможно, эта история закончится для неё отчислением. Если ей кто-то угрожает проблемами в учебе – это признание может выйти ей гораздо дороже.

– Сама, – измученно озвучиваю, – я пришла сама. Он даже не в курсе.

– Хорошо, – кивает Васнецов, снова берясь за телефон. Я обмираю, понимая, кому сейчас он будет звонить.

– Зайдите в мой кабинет, Юлий Владимирович, – очень официально требует Егор Васильевич, и сбросив вызов, смеривает меня испытующим взглядом, – вы готовы к очной ставке, Катерина?

Конечно, нет. Но кто ж мне даст от неё отвертеться?

С содроганием жду его появления.

Вроде совсем недавно разошлись, но… Я совершенно не знаю, как он может отреагировать на мою выходку. Хотя… Баба с возу – кобыле легче?

Ройх замирает в дверях проректорского кабинета, как только видит на стуле напротив стола меня. И это, наверное, единственный момент, когда я поднимаю глаза.

– Закрой дверь, будь так любезен, Юлий Владимирович.

– Что здесь происходит? – закрывая за собой дверь, негромко произносит Ройх, не спуская с меня прямого взгляда.

– А как ты думаешь? – заинтересованно уточняет Васнецов, прищуриваясь.

– Без вариантов, – хрипло отрезает Ройх, – предсказать можно только дураков, Иванова, увы, к этому сословию не относится.

Готова поклясться, что это «увы» разные слушатели слушают по разному. Я – скептично думаю, что, возможно, будь дурой – и забила бы на эту впихнутую без спроса таблеточку. И вправду – побеспокоился ведь, чего возмущаться.

Профессорат – они наверняка уверены, что Ройх все еще хочет меня отчислить. Васнецов…

Если он хотя бы догадывается про меня и Ройха…

От греха подальше опускаю глаза.

– То есть ты не в курсе, что Иванова хочет отозвать свою претензию на домогательство? – Васнецов даже не скрывает свой испытующий тон.

Я готова поклясться, что слышу скрип чьих-то зубов.

Интересно, ему вообще угодить можно?

Оговорила – ненавидит. Отзываю обвинение – зубами скрипит.

– Я никогда не отрицал, что тот случай действительно имел место, – наконец негромко произносит Ройх, – и сейчас проговорю это. Я действительно допустил тогда ряд вольностей в адрес Катерины. Ей нечего отзывать. Ту запись слышали все члены преподавательского состава.

Я отчаянно впиваюсь в его лицо взглядом.

– Что ты несешь? – спрашиваю мысленно.

– А ты? – так же беззвучно он двигает бровями.

– Иванова утверждает, что осуществила осознанную провокацию, – задумчиво произносит Егор Васильевич, – что сделала не один намек на желание… сдать зачет неинтеллектуальным способом.

Как виртуозно он это описал. Вах! А я-то использовала просто «переспать за зачет».

– Я вас умоляю, – Ройх насмешливо морщится, – её намеки не имели никакого значения. Она просто не замечала моих. Поступавших гораздо раньше.

Господи…

У меня волосы на спине дыбом встают.

От его откровений осуждения на лицах матрон из комиссии становится все больше. И адресовано оно уже не мне.

– Я предлагаю отправить Иванову на занятие, – Ройх бросает взгляд на часы, – меня сейчас подменяет наш аспирант Тищенко, лекцию он дочитает до конца. А мы урегулируем этот вопрос…

– Нет! – я вскакиваю на ноги, сжимая кулаки. – Я никуда не уйду, пока не будет зафиксирован мой отказ от всех претензий.

– Сама не уйдешь – я могу и вынести, – ровно произносит Ройх, глядя мне в глаза, – и хоть три обвинения в домогательствах потом строчи.

У меня в груди со звучным бульком лопается поднявшийся пузырь злости. Я прямо чувствую, как со дна моей души поднимается еще один.

– Я приду на ученый совет, – чеканю с вызовом, глядя Ройху в глаза, – и могу при тамошних старперах показать, как лезла к вам на колени, Юлий Владимирович. И поцелую вас как тогда. Думаю, все вас поймут. Вы же мужчина, а не евнух.

Ох, какой убийственный у него становится взгляд.

Мог бы уже понять, что я никогда не мелочусь со ставками.

Ройх размыкает губы…

Только звучный хлопок проректорской ладони по дубовой столешнице и спасает всех зрителей от еще одной нашей с Ройхом вербальной дуэли. Которых стены этого университета и так видели слишком много.

– Уважаемые члены комиссии по этике, – проговаривает Егор Васильевич отстраненно, – я прошу у вас прощения, но не могли бы вы оставить меня наедине с этими двоими. Это должно сэкономить время нам всем.

Члены комиссии, совершенно ошалевшие из-за нашей с Ройхом баталии, подчиняются проректору без всяких возражений. Только переглядываются и сразу же выходят.

В кабинете остается три человека.

А потом…

– Господа, меня мало волнует, что вы трахаетесь, – абсолютно бесстрастно озвучивает Егор Васильевич.

– Не трахаемся мы! – возмущаюсь я.

– Пока что… – нагло вворачивает Ройх с самоуверенной ухмылочкой. Руки прям чешутся засветить ему по морде.