Настоящим приговором закончились заседания С.-Петербургской Судебной Палаты по делу о злоумышленниках Нечаева; из лиц, привлеченных к сему делу, трое скрылись за границу, двое умерли, двое сошли с ума во время производства дела; 37 признаны по суду виновными, 44 оправданы, из обвиненных четверо приговорены к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы сроком от 4-х до 15 лет; одна женщина — к лишению всех прав состояния и ссылке в Сибирь на поселение; один к лишению некоторых прав и преимуществ и ссылке на житье в Сибирь; два — к заключению в смирительном доме, из них один с лишением некоторых прав и преимуществ. 25 человек — к тюремному заключению сроком от 2-х месяцев до 1 года и четырех месяцев и с отдачею после освобождения под строгий надзор полиции в течение 5-ти лет: трое — к кратковременному аресту при тюрьме; наконец одна освобождена от наказания по законам о невменяемости преступлений».[472] В принадлежности к «Народной расправе» был обвинен 31 подсудимый,[473] из них 22 слушателя Земледельческой академии.[474]

Эссен превосходно знал, что монарх с самого начала процесса выражал неудовольствие мягкостью судей и обвинял в этом не действовавшие в империи законы, а Министерство юстиции, не повлиявшее на состав суда и настроение судей. Судьи же вовсе не выгораживали обвиняемых, а следовали духу судебной реформы и букве закона. Они и так сделали достаточно много — сформировали общественное мнение против Нечаева, на несколько лет отвратили многих молодых людей от революционной борьбы. Но императора не интересовали ни законы, ни им же утвержденные основные положения судопроизводства, он был недоволен процессом и выразил к нему свое отношение в резолюции на докладе Эссена:

«Результат, по Моему, неудовлетворительный! Такие приговоры суда нельзя считать для виновных заслуженным наказанием, — но поощрением к составлению новых заговоров.

Требую, чтобы Министр Юстиции представил Мне свои соображения о том: какие следует принять меры для предупреждения повторения подобных ни с чем не сообразимых приговоров, вызывающих негодование и опасение во всех благомыслящих людях.

Саратов 31 августа 1871 года».[475]

По прибытии в столицу Александр II имел неприятный разговор с К. И. Паленом, после которого состоялось совещание с участием Палена, Эссена и главноуправляющего II (законодательным) отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии, князя С. Н. Урусова по вопросу об изменении некоторых положений действовавшего законодательства.[476] В результате обсужденной монаршей резолюции во II отделении было заведено дело: «По вопросу о некоторых изменениях в правилах судопроизводства по государственным преступлениям и в постановлениях Уложения о наказаниях о заговорах и противозаконных сообществах».[477] Это дело открывается письмом Палена от 2 февраля 1872 года, адресованным главноуправляющему II отделением:

«Вследствие Высочайшего Государя Императора повеления о принятии мер к устранению на будущее время повторения неудовлетворительных приговоров, подобных состоявшемуся по делу Нечаева и участников его о злоумышлении, направленном к ниспровержению существующего в России порядка управления, составлены мною предложения о некоторых изменениях в правилах судопроизводства по государственным преступлениям и в постановлениях Уложения о Наказаниях о заговорах и противузаконных сообществах».[478]

Анализируя приговоры по делу нечаевцев, чиновники II отделения пришли к следующему заключению: «Иной характер имеют другие неудовлетворительные стороны судебного приговора по делу Нечаева и его сообщников, а именно: оправдание таких подсудимых, вина которых не может не быть признана вполне доказанной, а отчасти и избрание, без достаточных оснований для лиц, признанных виновными, слабейшего из наказаний, положенных в законе за участие в противозаконном сообществе».[479] Разработанные юристами изменения соответствующих статей Уложения о наказаниях позволили судебным властям в дальнейшем не выносить столь мягких приговоров и не вызывать высочайшее неудовольствие.

После анализа материалов «Процесса нечаевцев» по предложению Палена было образовано Особое присутствие Правительствующего сената. Правоохранительные органы изымали дела о политических преступлениях из общеуголовного судопроизводства и передавали их в это новое учреждение. Юристы называют этот поступок правительства началом контрреформ.[480]

В отношении лиц, замешанных в нечаевской истории и оправданных судом, правительство предприняло почти поголовную их высылку из Петербурга и Москвы в административном порядке. Кроме того, письмом от 15 октября 1871 года Эссен уведомил министра народного просвещения графа Д. А. Толстого о «воспрещении доступа в учебные заведения и занятие преподаванием» 87 человек, «прикосвенных к участию в преступном сообществе».[481]

На молодых людей, придерживавшихся радикальных взглядов, «Процесс нечаевцев» оказал очень сильное влияние. Известный народник, современник Нечаева О. В. Аптекман писал: «И тем более я был решительным противником Нечаева и «нечаевшины», в особенности: самозваншина, иезуитизм и маккиавелизм глубоко претили мне вообще, а применение их к товарищам по работе — считал просто преступлением».[482] Его младший современник, один из основателей и вождей партии «Народная воля» Л. А. Тихомиров вспоминал о впечатлении, произведенном нечаевским процессом:

«Насколько я мог слышать и понять, заговор Нечаева был некоторого рода насилием над молодежью. Идти так далеко никто не намеревался, а потому система Нечаева — шарлатанство, надзор, насилие, — была неизбежна. Чистым, открытым путем нельзя было навербовать приверженцев. Поэтому с разгромом нечаевцев наступила «реакция», т. е. среди молодежи не было (почти) революционно действующих людей, самая мысль о революционном действии была скомпрометирована».[483] Далее он писал, что многие считали Нечаева «просто шпионом, агентом-подстрекателем».