Возможно, правые эсеры и меньшевики надеялись, что их шумный и демонстративный уход со Съезда вызовет раскол в рядах остальных фракций и часть их тоже покинет Съезд. Тем самым Съезд лишится необходимого кворума. Но, очевидно, главное было не в этом. Своим разрывом со Съездом «умеренные» социалисты рассчитывали в первую очередь обеспечить своё алиби в преддверии неизбежного, как им казалось, подавления большевистского восстания. Не хуже своих противников они осознавали, что вопрос о власти решается на улицах вооружённым путём. Они заранее выбрали сторону, которой, как они думали, будет принадлежать победа.

Но уйдя со Съезда, «умеренные» социалисты не сумели увести за собой всех колеблющихся, а сами лишились возможности влиять на дальнейшие действия Съезда. Теперь на Съезде явный перевес был у большевиков. В то же время на Съезде оставалось ещё достаточно делегатов для вынесения авторитетных решений. С большевиками остались левые эсеры и меньшая часть меньшевиков-интернационалистов. Большая их часть во главе с Мартовым ушла почти вскоре после ухода правых меньшевиков и эсеров, сразу, как Съезд отверг новую, более конкретную резолюцию Мартова о создании власти на широкой демократической основе.

Какими мотивами руководствовался Мартов, как бы ставя на повторное голосование своё уже ранее принятое предложение?

Внешним поводом могло послужить то, что после «сецессии» правых эсеров и меньшевиков оно-де потеряло силу и заново требовало одобрения изменившимся составом Съезда. Истинной причиной, скорее всего, стал поиск благовидного предлога для ухода со Съезда вслед за правыми меньшевиками. Сохранение связи с ними Мартов в этот критический момент счёл для себя более важным, чем присутствие на Съезде. Правда, большевики формально выполнили первую резолюцию Съезда. Они открыли и в течение недели вели (больше для прикрытия) переговоры об образовании коалиционного правительства с другими соцпартиями. Но это не помешало им объявить на Съезде уже в ночь на 27 октября о создании своего, чисто большевистского правительства.

Оставшись на Съезде, правые эсеры и меньшевики оставили бы себе гораздо больше возможностей для политического маневрирования и для срыва большевистских планов. Они могли тормозить принятие радикальных резолюций, настаивать на точном выполнении первого решения о власти и т.д. Ошибочность их тактики в октябрьские дни стала ясной для части из них, но и то не сразу. Летописец революции историк-меньшевик Б.Н. Суханов (Гиммер) впоследствии признавал: «Мы ушли, совершенно развязав руки большевикам, сделав их полными господами всего положения, уступив им целиком всю арену революции. Борьба на Съезде за единый демократический фронт могла иметь успех… По собственной неразумной воле мы обеспечили победу всей «линии» Ленина»[194].

Подведём итоги. Многими своими действиями как либералы, так и «соглашатели» проторили большевикам дорогу к власти. Эти неверные стратегические решения, повлекшие за собой роковые тактические ошибки, можно свести в такой перечень:

1. Недооценка буржуазией главной для себя угрозы, исходившей от большевиков, что выразилось в следующих ошибочных установках:

а) курс на обострение социальной конфронтации и провоцирование Гражданской войны (выступление Корнилова, акции экономического саботажа и т.д.);

б) отношение к «умеренным» социалистам — своим естественным ближайшим союзникам в борьбе против большевистской угрозы — как к противникам. Отсюда проистекли всемерная диффамация «умеренных» социалистов в печати и политической практике либералов, рассогласованность с ними в действиях.

2. Недооценка «умеренными» социалистами потенциала большевиков и переоценка потенциала либералов, что только за период август — октябрь 1917 г. привело к следующим ошибочным шагам:

а) согласие на перенос выборов в Учредительное собрание с сентября на ноябрь 1917 г.;

б) образование третьей правительственной коалиции с либералами вместо создания однородного правительства из социалистов;

в) необоснованные ожидания неизбежного краха большевистского выступления и, вследствие этого, бескомпромиссная антибольшевистская позиция в октябрьские дни, полная поддержка либералов в ожидании их скорой победы над большевиками;

г) проистекший из предыдущего пункта бойкот 2-го Всероссийского съезда Советов вместо попыток «обволакивания» и «парламентского торможения» этого мероприятия.

Вечером 26 октября (8 ноября) 1917 г. 2-й Всероссийский съезд Советов единогласно принял сочинённый и зачитанный Лениным «Декрет о мире» — уникальный документ в истории государственного правотворчества и международных отношений.

«Рабочее и крестьянское правительство… — так начинался этот акт, — предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире. Справедливым или демократическим миром… правительство считает немедленный мир без аннексий (т.е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций». Далее заявлялось об отмене тайной дипломатии в отношении как предстоящих мирных переговоров, так и заключённых ранее соглашений. Выражалось намерение немедленно приступить к опубликованию тайных договоров России с иностранными державами, подтверждённых (то есть подписанных ещё при царе) и заключённых Временным правительством. «Всё содержание этих тайных договоров… правительство объявляет безусловно и немедленно отменённым», — подчёркивалось в «Декрете». Вместе с тем новое правительство России заявляло, что «отнюдь не считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т.е. соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира».

Один из главных кажущихся парадоксов, с которыми сталкивается начинающий изучать большевистский период русской истории, — отсутствие в партии Ленина единства по вопросу о сепаратном мире. Как же так? Большевики вроде бы пришли к власти под лозунгом немедленного мира на фронте. И вдруг, когда дошло до дела, обнаружилось, что очень многие из них вовсе не склонны заключать сепаратный мир! Многие большевики «внезапно» выступили за продолжение «революционной» войны с Германией и Австро-Венгрией до победы революции и в них.

На самом деле никакого парадокса тут нет, и лозунг «революционной» войны вовсе не был неожиданным. Массы рабочих и крестьян, подавляющее большинство солдат, действительно, по-своему, по-простому трактовали и воспринимали программу большевиков. Для них слова о «немедленном предложении мира трудящимся всех стран через головы правительств» автоматически переиначивались в «предложение немедленного мира во что бы то ни стало». А лозунг большевиков становился недвусмысленным обещанием принести мир исстрадавшейся России, демобилизовать армию, вернуть миллионы русских солдат к своим семьям и в свои дома.

В те месяцы передавали рассказ о солдате, который как-то заявил в Петроградском Совете, что «солдатам нужен мир какой угодно, хоть бы «какой-нибудь похабный»»[195]. Это выражение «похабный мир» стало крылатым. Сам же Ленин потом назвал «похабным» мирный договор, который оказались в итоге вынуждены подписать советские представители.