Все это отнюдь не означает, что угроза «коричневого» проекта нереальна. Проект радикально-капиталистических реформ был реализован в нашей стране, несмотря на его заведомую неадекватность нашим условиям (что и привело к кризису и вырождению либеральных поползновений в режим «серой» власти). Точно так же велика опасность и того, что в нашей стране попытаются реализовать неофашистский проект (естественно, в специфической, национальной упаковке), хотя заранее известно, что он приведет к печальным результатам.

Прежде чем размышлять о них и об альтернативах, вернемся к нашему сопоставлению двух ныне господствующих державных проектов в области политики и идеологии и посмотрим, какие тенденции будущего вырисовываются при анализе этих сфер общественной жизни.

В том, что касается политики и идеологии, то здесь программы социал— и либерал-державников очень схожи. И не случайно.

И те, и другие исходят из необходимости (1) превращения аппарата высшей государственной власти (двора его императорского величества или администрации президента — не суть важно) и его символа — верховного правителя в единственную действительную власть в центре и на местах при свертывании независимой от этого аппарата и не подконтрольной ему социальной самоорганизации граждан, т. е. реальной демократии и гражданского общества, и (2) внедрения того или иного вида государственной идеологии при реальном ограничении свободы слова и прав человека.

Эта пирамида власти цементируется единой идеологией, роль которой неслучайно отводится религии, ибо последняя, во-первых, основана на вере (т. е. по определению не-критическом, не требующем самостоятельного анализа восприятии мира) и, во-вторых, проводится в жизнь церковью, т. е. таким же бюрократическим, централизованно-иерархическим аппаратом, как и государственный.

Идеологическое оформление этих мер, однако, выглядит существенно иначе: государство не случайно отождествляется с державой (а в перспективе — империей), которая трактуется не как аппарат власти, а как единство народа-территории-культуры, спаянных властью. В результате государство отождествляется с народом, а народ с государством, концентрированным (и, что очень важно, на практике единственно возможным) выражением которых является верховная власть и ее символ — государь. И иначе, чем через власть государя, народ-территория-культура не могут найти своего единения и сохраниться как таковые. Духовным стержнем этого единства, как мы уже заметили, неизбежно становится Вера (отождествляемая с высшим нравственным началом, только и способным сохранить и семью, и народ).

В реальности же державная власть, не опирающаяся на социально-экономическое единство граждан и их действительную культурную (а не идеологически навязанную внешними институтами, будь то церковь или партком) общность, неизбежно и быстро вырождается (если она вообще до этого существовала). Власть в центре становится бюрократической (т. е. властью оторванного от народного и преследующего свои узкокорпоративные цели слоя исполнителей — «бюро»), жесткость и неповоротливость этой системы компенсируется блатом, коррупцией, тенденциями к ведомственности и местничеству (ибо демократических, идущих снизу механизмов народовластия в державно-имперской модели нет по определению), эффективность управления резко падает, что усиливает внутренний кризис системы. Отчуждение человека от власти и механизмы личной зависимости приводят к тому, что идеология, внедряемая внешними институтами этой же бюрократической власти, начинает отторгаться на личностном уровне, а внешнее следование ей превращается в лицемерный ритуал. Подлинная культура (а она всегда глубоко личностна и в этом смысле народна) замещается внешними огосударствленными формами искусства и развивается как некоторое «диссидентство». Цепочку легко продолжить, ибо именно так разлагались и царская империя, и СССР.

Но внешне все может выглядеть по-прежнему (пока не рухнет в одночасье как в 1917 или в 1991-м): единство власти-народа-идеологии в рамках великой державы, Сии подмены неслучайны. Политическая система в мире отчуждения всегда строится как совокупность превращенных форм, отрицающих, искажающих действительное содержание и ставящих на его место ложное. Глобальная протоимперия массовое политическое производство и манипулирование прикрывает вывеской демократии. Отечественная власть бюрократии прячется за вывеской державности, народности и православия.

Впрочем, в России эта трансформация идет сразу по двум руслам (и одинаково противоречиво): политическое манипулирование выдают за демократию, а укрепляющуюся власть бюрократии — за возрождение державы. При этом в то, что нынешнее российское государство становится державой, церковь — средоточием общенациональной идеи, народ объединяется в своей любви к государю, и мы все вместе движемся к превращению России в новую империю, ныне не верит, по-видимому, никто.

Что же реально может получиться в перспективе?

Нынешняя «серая» власть, как мы показали выше, не способна пойти дальше уже возникших тенденций развертывания олигархо-бюрократической мутации периферийного капитализма, живущего за счет сырьевой ренты и сверхэксплуатации своего же народа. Это очень опасные и стратегически регрессивные тенденции. К образованию чего-либо похожего на «империю» они привести не могут. Сколько-нибудь реальной тенденцией в этих условиях является образование «периферийной империи» (Б. Кагарлицкий). На наш взгляд, правильнее было бы сказать «империйки», ибо ни на какие колонизационно-объединительные проекты нынешняя Россия с такой (сырьевой, в лучшем случае — промышленной, т. е. в XXI веке технологически отсталой) экономикой, как она существует сейчас, в принципе неспособна. В лучшем случае мы будем имитировать имперскую политику при помощи имперской фразеологии и военных действий против своих же собственных регионов, как это происходит в Чечне — полуторамиллионной республике, где на полицейскую операцию против бандитских группировок численностью до нескольких сотен человек мобилизованы многие тысячи (десятки тысяч? — кто знает) профессионалов из лучших подразделений российской армии.

Никуда дальше собственных границ государство с зависимой и отсталой экономикой, пассивным населением и коррумпированным бюрократическим аппаратом не пустят, даже если оно и дальше будет пытаться бряцать ядерным оружием, взбадривая патриотический дух населения.

Социал-державный проект сочетает в себе инфантильный идеализм с консерватизмом и потому нереалистичен.

Что же касается «коричневого» проекта, к которому мы, по большому счету, опоздали на полвека, то развитие по этому сценарию, к огромному нашему сожалению, возможно, хотя и в карикатурно-неэффективных формах.

Да, в настоящее время при более-менее явном понимании того, что нашей Родине нужна единая экономико-политическая программа, мобилизующая активную часть народа на политику ускоренной модернизации, точно так же пока присутствует понимание того, что реально таких общественно-политических сил, способных реализовать такую программу, нет. Есть, однако, растущая востребованность такой силы у молодежи, среди некоторых силовых структур и (что по-настоящему опасно) в кругу некоторых возрождающихся военно-промышленных корпораций. Учитывая, что сырьевые олигархи (если у них вдруг прорежется стратегическое мышление, не сводимое к задаче как можно более быстрого вывоза денег за рубеж) могут начать вкладывать высвобождающиеся деньги в эти же сферы модернизации, эти тенденции образования «узлов» будущего «коричневого» проекта могут стать реальными.