– Но как мы можем справить свадьбу с твоей сестрой, если не справлена твоя свадьба с моей дочерью! – возмутился Олав.

– Я обручен с Гуннхильд по обычаям, с согласия моих родителей и ее родственницы, Асфрид, дочери Одинкара, твоей матери! В присутствии хёвдингов и Средней, и Южной Ютландии мы обменялись клятвами и назвали срок свадьбы – осенние пиры. Я не отступлю от моего слова, но и торопить свадьбу, нарушая уговор, не стану. Это не послужит к чести ни моей, ни жены.

– Мы не станем справлять свадьбу, пока вы не справите вашу!

– Но постойте, можно ведь сделать… – вмешался Атли, видя, что лица его знатных гостей все больше омрачаются, а в глазах сверкает ожесточение. – Кнут, сын Горма, заключил по обычаю помолвку с твоей дочерью, Олав-конунг, и не отступит от своего слова. Пусть сейчас Рагнвальд также по обычаю заключит помолвку с Ингер, и Кнут благословит ее, как старший брат и наследник отца, и даст мирные обеты от имени своего рода. И пусть сроком свадьбы тоже будут названы осенние пиры. Таким образом, будет соблюдено полное равенство.

Кнут бросил вопросительный взгляд на своих людей – считают ли они это предложение достойным?

– Это хорошее решение! – кивнул Регнер-ярл, и гости Атли на скамьях принялись с важностью кивать, соглашаясь.

Кнут немного подумал. От него хотят клятвы, что Кнютлинги больше не станут посягать на Южную Ютландию. Но права на нее переданы Гуннхильд вместе с Кольцом Фрейи, и теперь только она может передать их кому-то еще – как мужу, так и отцу с братом. А ведь ее выбор еще неизвестен. Кнут не говорил с ней об этом, но верил, что невеста, став женой, предпочтет отдать владение мужу и сделать наследниками собственных будущих детей, а не племянников, к тому же двоюродных. Возможно, Кнютлинги ничего не потеряют. А вот добиться, чтобы Рагнвальд дал клятву взять Ингер в законные жены, было необходимо, иначе никакие владения не возместят урона родовой чести. Так почему бы ему не пообещать, что Кнютлинги не станут посягать на фьорд Сле военной силой? Без согласия Гуннхильд и без Кольца Фрейи права Инглингов немногого стоят.

– Я согласен! – Кнут уверенно кивнул. – Пусть будет так. Я дам обет от имени моего рода не покушаться вооруженной рукой на ваши владения в Южной Ютландии, а вы заключите помолвку Рагнвальда с моей сестрой, и чтобы свадьба была справлена на осенних пирах.

– Вот замечательно! – с искренним воодушевлением воскликнул Атли. – Мы заключим помолвку сегодня же, мы устроим пир! Мы пригласим и Бьёрна-конунга – может, он и не приедет из-за нездоровья, но вы не должны обижаться, он старый человек.

– Мы пригласим его! – кивнул Рагнвальд. – Ведь все мы – потомки Одина, ветви одного древнего рода.

Атли сделал знак, чтобы вновь подали большой рог, окованный серебром и наполненный свежим пивом. Олав-конунг встал, огладил свои седеющие, но длинные рыжие усы и привычным движением поднял рог. Некоторые из гостей едва заметно поморщились, ожидая долгой и выспренней речи. И он не разочаровал их:

– Давно уже между родами Инглингов и Кнютлингов тлеет вражда. Еще в те годы, когда дед мой Олав Старый привел свои корабли из Свеаланда и шелковые их паруса покрывали собой все море…

Тут Олав принялся перечислять родню, вспоминать предания о прадедах, мельком коснулся старинных ссор и обид, которые теперь готов был великодушно предать забвению; то и дело он отвлекался, следуя за прихотливым течением собственной мысли, и начинал рассказывать о делах и подвигах своей молодости. Окончательно запутавшись и забыв, с чего начал, он тряхнул лысеющей головой, словно отгоняя лишние мысли, имеющие привычку некстати ее осаждать, и завершил речь, на что уже никто не надеялся:

– Так вот, я хочу поднять этот рог за то, чтобы наши ссоры закончились и Светлые Асы даровали нам мир и благоденствие!

Слушатели облегченно перевели дух и закивали, поднимая чаши и кубки. Олав отпил из рога и передал его Кнуту.

– Я призываю в свидетели асов и ванов, – начал тот, поднявшись, – наших божественных предков, и обещаю, что не стану посягать военной силой на Южную Ютландию и вик Хейдабьор, владение Инглингов, при условии, что сегодня будет заключена помолвка между Рагнвальдом, сыном Сигтрюгга, и моей сестрой, Ингер, дочерью Горма. Прошу быть свидетелями также всех знатных и свободных людей, присутствующих здесь, а если нарушу я клятву, то пусть поразит меня мой меч!

С этими словами он свободной рукой до половины вытянул из ножен меч, висевший на перевязи у пояса. Это было замечательное оружие, с ножнами, отделанными узорной бронзой, с крупной мозаичной бусиной в рукояти. Потом он отпил из рога и хотел передать его Рагнвальду. Тот уже поднялся и открыл было рот, собираясь тоже сказать что-то подобающее случаю, но ему помешал голос, донесшийся из дальнего конца помещения, где среди менее почетных гостей сидели люди Олава:

– А откуда у тебя, Кнут, сын Горма, этот меч?

Кнут замер, протянув рог Рагнвальду, Рагнвальд замер, простирая руки к рогу, и все в доме обернулись на говорящего.

Дружина у Олава Красноречивого была ему под стать. На людей, которые плохо его знали, он обычно производил самое лучшее впечатление, ибо был представителен внешне, общителен, дружелюбен и всегда очень хорошо относился к слабым, к тому, кто зависел от него и нуждался в нем. Оказывая покровительство таким людям, он чувствовал себя могучим и щедрым героем сказаний.

Его хорошие стороны привлекали к нему людей отовсюду, поэтому недостатка желающих вступить в дружину Олав не испытывал даже в худшие свои дни.

В последней битве перед Слиасторпом пал один из его старых соратников, фриз по имени Перингер, но место его занял сын, Годперт. Это был невысокий темноволосый парень с тонкими усиками; самодовольного вида, какой бывает у недалеких людей, которым нечем хвалиться, кроме славы предков. В дружине его не любили за склочный и мстительный нрав, но сам конунг привечал. Лишившись отца и покинув свой дом в Хейдабьоре, Годперт сейчас во всем зависел от Олава и потому казался ему вернейшим человеком.

Обычно сонный, в эти мгновения взгляд Годперта горел злобой и не отрывался от меча у пояса Кнута.

– Откуда у меня этот меч? – Кнут было удивился вопросу, потом что-то сообразил и помрачнел, но тем не менее ответил твердо: – Он был взят мной в битве у фьорда Сле, и все видевшие его единогласно признают, что этот меч – замечательное сокровище!

– Уж кому, как не мне, об этом знать! – Годперт встал и с вызывающим видом упер руки в бока, будто мог похвастаться дорогой одеждой или серебряным поясом. – Ведь этот меч принадлежал моему отцу, Перингеру, сыну Эллингера, а до него моему деду, Эллингеру, сыну Удальрика, а до него другим моим славным предкам, которых я мог бы перечислить, если бы ты был достоин знать имена ограбленных тобой!

– Незачем нашему конунгу знать имена этих жалких людишек! – рявкнул Торкель Ворон, один из наиболее заслуженных людей в дружине Кнута, оскорбленный не только словами, но и вызывающе наглым видом фриза. – Они не стоят рыбьей кости, если родили такого ублюдка, что потерял в бою хороший меч! Меч-то хорош, да вы, сыновья рабынь, не достойны даже удара его рукояти, а не то что права владеть им!