Я не слышала, как Луиза успокаивала мою сестру насчет скорости родов. Видимо, все шло ровно столько времени, сколько и должно было идти. Луиза приняла далеко не одного ребенка прямо в машине «скорой помощи», а однажды малыш появился на свет возле эскалатора в большом торговом центре. И это куда лучше, чем мучиться день, а то и два тяжелыми родами, сказала Луиза, и я вполне ей верю.

Я выхожу в коридор, чтобы позвонить Дэвиду и сообщить, что мама и дитя в порядке, но ему лучше поскорее вернуться домой. Дэвид просто сходит с ума, потому я разговариваю с ним твердо, требую, чтобы он прекратил панику и взял себя в руки.

Присаживаюсь на край кровати, когда Луиза и Энди спускаются на первый этаж.

– Тебе придется ехать в больницу? – спрашиваю я сестру.

Она качает головой:

– Нет. Луиза сейчас пытается дозвониться до моей акушерки, чтобы попросить ее зайти и осмотреть меня, проверить еще раз. – Элли смотрит на кроху. – И ее тоже.

Мгновение-другое мы обе разглядываем спящее дитя. Я не удивлена тем, что она заснула. Да, последние час или два были тяжелыми для меня и Элли, но для нее-то это и вовсе стало глобальным событием…

– Знаешь уже, как назовете?

Они с Дэвидом за последние месяцы и недели перебрали столько имен, что я сбилась со счета.

Элли всматривается в дочь:

– Мы остановились на Шарлотте, но теперь, когда она уже с нами, мне не кажется, что это ей подойдет.

– Хм… – мычу я, раздумывая. – А как насчет… Лидия Ариэль Персик?

– В моей жизни есть место только для одной Лидии, – устало улыбается Элли.

А в моей жизни всех по двое, думаю я. Всех по двое, кроме Фредди и вот этой крохотной девочки.

– Дэвид должен скоро приехать.

– Дождаться не могу, – отвечает Элли.

Я окидываю взглядом окровавленные простыни.

– Почему бы мне не приготовить пару тостов, и пока ты посидишь перекусишь в кресле, я сменю постель. Сделаю ее чуть менее злове… пугающей?

Губы Элли кривятся. Она знает, как я отношусь к крови.

– Наверное, для тебя это было просто ужасно?

– Как ни странно, нет, – заверяю я. – Если честно, для меня это нечто особенное: первой во всем мире увидеть вот эту маленькую леди.

И это еще мягко сказано. Люди часто произносят разные цветистые выражения, когда становятся свидетелями рождения; его называют чудом, жизненной переменой, драгоценным моментом… И для меня оно было всем сразу и много большим – настоящим, чистым чудом. Элли сегодня показала магический фокус, всем фокусам фокус, прямо у меня на глазах. Моя сестра – чародейка, а ее дочь – произведение искусства.

Когда немного позже в дверь с грохотом врывается Дэвид и несется наверх, перепрыгивая через ступеньки, они обе уже спят. И я дремлю в кресле, но мгновенно просыпаюсь, едва он, тяжело дыша, появляется в спальне.

– С ними все в порядке, – тихо говорю я, когда Дэвид подходит к кровати.

Элли открывает глаза и смотрит на него. И выражение ее лица… на нем написано все сразу. «Я люблю тебя, посмотри, что я сделала, я так рада тебя видеть…»

А лицо Дэвида… оно тоже отражает все сразу. «Я люблю тебя еще сильнее, ты посмотри, какое чудо ты сотворила, я так горжусь тобой…»

Он садится рядом с Элли, обнимает ее, и сестра снова плачет, но на этот раз радостно, ведь ее обновленная семья впервые собралась вместе. Я наслаждаюсь их радостью, а потом тихонько выхожу из спальни – не хочу мешать первым мгновениям их жизни втроем.

Я чуть задерживаюсь, чтобы убедиться, что они занялись Шарлоттой. Дэвид осторожно относит ее вниз, желая дать Элли возможность принять душ. Мы сидим на диване, рассматривая ручки и ножки младенца, которые вскоре должны стать пухлыми, темный пушок на ее головке… Дэвид полагает, что она похожа на Элли. Он, скорее всего, прав. Наконец является акушерка, энергичная и опытная. Она принесла весы. У Шарлотты здоровый вес: пять фунтов четыре унции, и это прекрасно для малышки, родившейся на месяц раньше срока.

И вот я уже снова дома с чашкой чая. Но теперь мне кажется, что мой дом никогда не ощущался таким пустым, а я еще не чувствовала себя такой одинокой. Тишина пронзительна; можно включить радио, но не думаю, что сейчас способна вынести пустую болтовню или банальный смех. Вчера утром я сидела вот в этом самом кресле, до тошноты нервничая из-за своей свадьбы. Сейчас же измучена до полусмерти. Как будто в какой-то странной… невесомости, что ли, и это воистину непонятно, учитывая, что я только что стала свидетелем такого безусловно земного явления, как рождение новой жизни. Может быть, я испытала эмоциональную перегрузку: выйти замуж и принять ребенка в течение каких-то двадцати четырех часов – такое любого доведет до изнеможения. Мне нелегко это объяснить. Это словно плохая связь, как далекие щелчки в телефоне, когда вы звоните из-за моря. Элли теперь перебралась в другую страну, туда, куда я могу заглядывать, но где не могу остаться. Все вокруг меня движутся вперед, но только не я; мама теперь со Стефом, у Элли ребенок, Джона в Лос-Анджелесе…

Ох, бедное мое усталое сердце! Меня угнетает мысль о том, что я запуталась в обеих версиях своей жизни. Ну, знаете, как это выглядит, когда старомодная музыкальная шкатулка, украшенная зеркалами, начинает играть и под разными углами отражает кружащуюся балерину? У меня где-то есть такая, на ее крышке нарисованы яркие птицы; ее подарил мне на день рождения Джона, когда мы еще учились в школе. И я кажусь себе такой же балериной, и вокруг меня кружатся мириады моих собственных версий.

Я так чертовски устала, что даже не пытаюсь подняться в спальню, а просто ложусь на диване, сжимаюсь в комок, закрываю лицо ладонями от дневного света. Я бы поплакала, если бы у меня были силы. Видит бог, я заслужила хорошие рыдания, с учетом всего, что произошло. Но сил у меня нет, и вряд ли остались еще слезы. Я себя чувствую сухой, как гнилушка, как груда пересохших листьев, готовых вспыхнуть при малейшем намеке на огонь. Когда я закрываю глаза, то вижу, как листья разносит ветром: одни туда, другие сюда, – и частицы меня самой тоже улетают прочь.

Когда я просыпаюсь, уже снова темно. Я спала без снов, а проснулась в десять вечера. Меня охватывает порыв что-то сделать, куда-то пойти. На работу на этой неделе и на следующей не нужно: я взяла отпуск, не упоминая о том, что, сложись все иначе, мы с Фредди отправились бы сейчас в Нью-Йорк на медовый месяц. Просто сказала Доун, что хочу отремонтировать кухню, а Филу и Сьюзан соврала, что поеду на курорт с мамой и Элли, пока не родилась малышка. Но ничего такого не делаю. Я провожу неделю дома, раз за разом отправляясь в мой второй мир. Может, это безумие, но я хочу провести там медовый месяц.

Но тут мне приходит в голову, что для этого не обязательно сидеть дома. Пилюли можно принимать и в путешествии. И чем больше я об этом думаю, тем больше смысла вижу. Если останусь, на мое время начнут покушаться. Элли, малышка, мама. Если уеду, смогу думать только о себе. Тут же цепляюсь за идею оказаться где-нибудь в другом месте. Мой ум стремительно перебирает возможности: пляжи, горы, океаны… Куда поехать? Я ведь могу и вправду попробовать сесть на самолет до Нью-Йорка!