– Вот видишь, прекрасно знаешь эту мудрость, а продолжаешь доверять женщинам.

Грек задрожал:

– Неужели Елена?

– Да, – подтвердил Шамиль. – Балерина исправно служила мне несколько лет. Золотая была девчонка.

– Почему была? – поднял тяжелые глаза Грек.

– Потому что для меня она уже умерла. Не пугайся, – заметив, как встрепенулся Грек, успокоил его Шамиль. – Для меня она умерла морально. Она влюбилась в тебя и тем самым подписала себе приговор.

– Ты ее хочешь убить?

– Ну что ты! Зачем? Она же может приносить еще прибыль в борделе и обслуживать нужных людей. Баба-то смазливая. В качестве наказания она отлюбила моих ребят. Пока двоих. А ведь было время, когда, кроме меня, к ней никто не смел прикасаться.

Грек вскочил, но Шамиль в одно мгновение вытащил из кармана пистолет и уже спокойно положил его на столик рядом с бутылкой коньяка.

– Не прыгай. Ведь не молодой уже. Да и речь пойдет не об этой сучке, а о тебе. Она-то как-никак жить останется, а о твоей судьбе надо подумать.

Грек опустился на кровать.

– Вот и хорошо, – похвалил его Шамиль. – Ответь, Грек, мне на один вопрос, от искренности которого будет зависеть и вся твоя дальнейшая жизнь. Какими деньгами ты хотел расплачиваться за товар с Сосо? У тебя что, имеются наличные на оплату полсотни машин?

– Я хотел в счет реализации.

– Что ты такое говоришь? – скривился Шамиль. – Все знают, что Сосо никогда не дает товар в кредит.

– Но именно такой у меня с ним и был разговор.

Шамиль вздохнул и с сожалением цокнул языком:

– Да, откровенный разговор у нас не получается. Несмотря на нашу давнюю дружбу, ты сам себе подписываешь приговор. Я переверну все, но деньги у тебя найду. Только ты об этом уже знать не будешь.

Грек глядел в окно, за которым мелькали окна деревенских изб и станционные фонари.

– Если я тебе отдам эти деньги, ты освободишь Елену?

Шамиль брезгливо фыркнул:

– Какой же ты дурак! Я думал, попросишь о чем-нибудь другом. А он снова о бабе. Сколько у тебя денег?

– Шестьсот пятьдесят тысяч.

– Но Сосо просил с тебя миллион?

– Да, – кивнул головой Грек. – Пятьсот сразу и вторую часть через два месяца после поставки товара.

– Это на него похоже, – в раздумье выпятил губу Шамиль, – но если он готов, то я не могу ждать. Мне нужен ровно миллион и не позднее конца этой недели. У меня тоже свои долги, понимаешь…

– Но где же я возьму, Шамиль?

– Как ты думаешь, жизнь твоей бабы стоит таких денег? Приплюсуй еще до общего веса и свою жизнь. Всего лишь миллион! Для делового человека – это малость.

– Но у меня только шестьсот пятьдесят. Ну, еще наберу сто пятьдесят. И все! Я пуст.

– Ищи. У тебя пять дней. Если не будет «капусты», то мои ребята, – он поднялся, открыл дверь и кивнул в сторону двух парней, – найдут с тобой и твоей балериной общий язык. И не вздумай податься в бега. От себя не убежишь. Ну, спокойной ночи.

Федосыч и Глебов дежурили на той самой лавочке, поочередно сменяя друг друга. К концу недели картина была ясна. Около десятка дорогих автомобилей въехали на территорию автосервиса, но так и не покинули ее. Объяснять этот факт каким-то затяжным ремонтом было бы нелепо. Даже издалека можно было определить, что иномарки как будто только что сошли с конвейера. Нетрудно было догадаться, что машины занимали место в боксах, хранились в них до поры до времени под семью печатями и всячески оберегались от посторонних глаз.

Конечно, можно было уже о своих наблюдениях доложить в соответствующие инстанции, но два друга участковых не спешили сломя голову нестись в МУР и хвалиться успехами. Им хотелось точно знать не только количество машин, которые соберутся в боксах-накопителях, но и каких марок и моделей будут эти автомобили. Рисковали они только в одном: территория автосервиса могла стать последним прибежищем всей этой импортной автотехники. Кто мог поручиться за то, что краденые машины – а участковые уже нисколько не сомневались в этом – не разберут на запчасти и не развезут каждую в отдельности по автомагазинам.

Но и Федосыч, и Глебов все-таки на девяносто процентов были уверены, что в одну темную ночь или чересчур шумный денек все машины будут проданы, а значит, и переправлены в другое место. Как раз этот момент и поджидали милиционеры, чтобы узнать, кто же такой богач, который оптом готов сразу скупить всю ворованную автотехнику. Вот тогда можно было пожинать лавры.

Правда, каждый новый день подбрасывал Федосычу на работе очередную порцию неприятностей. Он чувствовал, что начальство решило во что бы то ни стало избавиться от строптивого участкового, который частенько стал совать нос не в свои дела. Из префектуры вновь пришла жалоба на Колодного, что он не только не разобрался с захватчиками городской земли, но и пошел у нарушителей на поводу. При его участии было написано письмо на имя депутатов Городской Думы, в котором владельцы автомобилей жаловались на самоуправство местных властей. С его совета и подачи префектура была забросана массой заявлений о разрешении на установку все новых и новых «ракушек».

Колодного уже дважды вызывали на ковер и делали соответствующие вливания. Никто не хотел даже выслушать его аргументы в защиту владельцев металлических тентов. «Разве в нашем районе за два последних года не сократилось количество угонов? – старался оправдать себя старый капитан. – Разве не сократилось количество заявлений в оперативных отделах от граждан, у которых угнали машину?» Но начальство то ли не желало видеть прогресс в сокращении угонов, то ли обижалось, что резкий спад этого вида нарушений вызовет у личного состава взрыв благодушия и расслабухи.

– Капитан Колодный, – говорил начальник управления Федосычу, – твое дело – прикладывать руку к фуражке, когда высокопоставленные начальники дают тебе приказания и зарплату. А насколько правильны их указы – не твоего ума дело. – И при этом недвусмысленно намекал: – А сколько тебе до пенсии осталось, Колодный?

До пенсии Федосычу оставалось два года, и он понимал, что в его же интересах побольше поддакивать начальству и поменьше высовываться. Но как-то не получалось. Он все больше проникался интересами простых автомобилистов, к касте которых сам принадлежал, и все меньше верил в поговорку «Начальник всегда прав». Конечно, он не хотел быть преждевременно уволенным за халатность из доблестных органов милиции, но и задницу лизать никому не собирался. И только одна проблема грызла его совесть: как бы из-за него не попал в немилость руководства его давний друг Глебов.

А Глебов, когда Федосыч прибежал в полдень к заветной скамейке, чтобы сменить друга, лишь молча кивнул на стоящий у ворот милицейский «жигуленок» с большими буквами «ГАИ» по бокам и на капоте.