— Не надейся, — сказала она хрипло, — от Эрвинда я не отступлюсь. Мне плевать и на Империю, и на Лайю. И пожалуйста, не учи меня жить. Твое время вышло, и я буду играть по-своему. — Она усмехнулась. — Вот Эрик меня понимает. Что бы ты делал, если бы он в свое время не влюбился?

Она вытерла слезы рукавом и вызвала секретаря. Тот тактично не заметил ее распухших глаз.

— Возьми перо в левую руку, — велела королева. — Так. Теперь пиши: «Ваше Высочество! Пришло время выполнить данное Вам обещание. Завтра на рассвете приходите на пристань. Постарайтесь, чтобы за вами никто не следил. В дельте вас будет ждать корабль». Подписи не надо. Теперь следующее. «Рейн, приходи ко мне домой сегодня вечером. Я могу вернуться поздно, но ты обязательно дождись. Есть разговор. Мэй». Написал? Хорошо, теперь возьми по-нормальному. Пиши. «Ваша Светлость! Я слышала, что Вы любите хорошую музыку. Прошу Вас и Его Высочество быть сегодня вечером моими гостями. Надеюсь загладить свою вину перед вами. Мэй, милостью Его Императорского Величества, королева Лайи. Двадцать четвертый день месяца ясеня». Готово? Тогда слушай внимательно. Первое письмо отдашь Хельге. Скажешь, чтобы сегодня вечером незаметно передала принцу Гуннару. Второе отнесешь капитану Рейнхарду. Третье — официально в посольство. Когда разнесешь почту, найди в городе что-нибудь, что можно назвать хорошей музыкой. Все, иди. Да, стой, вот еще! Кроме адресатов, никто не должен ни о чем знать. Теперь точно все.

— Ваше Величество! — сказал секретарь решительно.

Она обернулась:

— Что еще?

— С вашего разрешения, я хотел бы показать эти письма вашему Мастеру Оружия.

— Валяй! — ответила королева. — Если жизнь не мила стала.

— Простите, Ваше Величество. Я просто высказал свои мысли.

Мэй смягчилась.

— Не беспокойся, — сказала она. — Аттери все известно.

(Аттери действительно было «все известно». Сегодня утром он поймал ее на ступенях лестницы. «Мэй, скажи одно, ты понимаешь, что делаешь?» — «Понимаю, Аттери, понимаю. Все. Разговор окончен».)

Утром в двадцать пятый день месяца ясеня Гуннар сидел на корме лодки, увозившей его прочь из Аврувии. Его провожатый за всю дорогу не проронил ни слова, но Гуннар был, пожалуй, только рад этому. Было ветрено, и восходящее солнце поблескивало на серых спинах волн. Деревья на островах казались воинами в бронзовых и медных доспехах. Меж их стволов кружились в бесконечном танце листья.

У Гуннара стучало сердце и зубы. Спору нет, здесь было красиво, но он мечтал очутиться подальше от этой красоты среди родных бурых, бесцветных полей. Подальше от этих непонятных асенов, подальше от всевидящего ока Императора. Не создан он, Гуннар, для трона, так что ж поделаешь. Особенно для такого трона, как здешний. Два прежних короля не своей смертью умерли. Он вдогонку не торопится. Поначалу, конечно, придется прятаться у кого-нибудь из родни. Но нынешний Император вряд ли протянет долго. А наследнику дела не будет до принцев крови. Когда все затихнет, он вернется домой, со временем женится на какой-нибудь хорошей девушке. Матушка будет нянчить внуков. Нет, хоть эта королева и асенка, но поступила она достойно.

Они причалили к песчаной косе самого дальнего острова. Проводник соскочил на песок и знаком приказал Гуннару следовать за ним. До самого горизонта перед ними расстилалось серое щербатое море.

— А где же корабль? — спросил Гуннар.

Проводник что-то пробормотал неразборчиво, вглядываясь в кусты за спиной Гуннара. Принц хотел было сказать, что он не понимает по-асенски, но проводник вдруг пригнулся и бросился прочь, увязая в мокром песке. Гуннар резко обернулся. Из кустов выскочила дюжина человек со знаками асенской армии на одежде. Двое погнались следом за проводником, остальные навалились на Гуннара. Двоих он отшвырнул ударами кулака, еще от кого-то увернулся, пожертвовав плащом, нырнул под занесенную для удара руку, кинулся к деревьям. До рощи он добежал, но через двадцать шагов уткнулся в старую каменную стену. Остров оказался волчьей ямой.

Трое повисли у него на плечах, вывернули руки. Вскоре оглушенного и связанного беглеца укладывали на дно той самой лодки, которая должна была везти его навстречу свободе.

Дневник Теодора

Проклятье тардам. Проклятье в их кости, проклятье в их жилы, проклятье на их дома, проклятье на их посевы, проклятье на лона их жен. Только сегодня я понял, что здесь действительно идет война, и не против меня, а всех против всех. И если это так, я не хочу спастись. Наоборот, если посол еще чего-то от меня потребует, я просто заставлю его убить меня. Надеюсь, хоть это получится.

Сегодня днем я сидел у себя в комнате и развешивал порошки. Мои дорогие, славные порошки, избавляющие старушек от болей в костях, детей от синяков, отроков и отроковиц от прыщей. Мое верное бесстрашное воинство, которое единственное никогда не подведет. Эрвинд устроился на подоконнике и рассказывал о дырке в стене, которой они с послом по очереди пользуются.

— Это нехорошо, — сказал я. — Разве ты не понимаешь, что уподобляешься тардам?

— Это просто отвратительно, — согласился Эрвинд, — но соблазн слишком велик. Да я и сам на четверть тард, клянусь четырьмя моими дедушками!

И тут в коридоре снова загрохотали сапоги, потом раздался стук, будто что-то упало на пол, и истошный крик:

— Господин Арнулъф, я не виноват!

У Эрвинда от изумления взлетели брови.

— Клянусь всеми моими дедушками, это Гуннар, — пробормотал он и выскочил за дверь.

Я, конечно, следом.

По коридору и правда волокли тардского принца. Что осталось от его гордости? Увидев нас, он попытался еще раз выкрутиться из рук стражников и крикнул:

— Я не виноват!

Не знаю, на что он надеялся, но Эрвинд понял его по-своему и устремился к послу прежде, чем я успел схватить его за руку.

— Господин Арнулъф, нельзя ли узнать, что случилось?

Тот взглянул на Эрвинда, потом на меня. Лицо у него было словно морда голодного волка, но в глазах читалась твердая уверенность, что сейчас этот голод будет наконец утолен.

— Думаю, нам лучше поговорить без свидетелей, Ваше Высочество. Пойдемте ко мне.

Эрвинд пошел за ним. А я, я побежал в его комнату, вскочил на кровать и приник к той самой дырке. Думайте обо мне, что хотите.

Они говорили по-асенски, так что я ничего не понял, кроме одного — посол задумал что-то страшное.

Он говорил, а Эрвинд переспрашивал все быстрее, все отрывистее. И бледнел с каждым его словом. А посол казался спокойным, но я видел, как он крутит в руках перо и то и дело втыкает его в стол, а мне казалось — в руку Эрвинду. Тут я понял — он тоже чего-то боится. А потом он подал Эрвинду письмо.