— То-то и оно. Если ты никто, откуда ты знаешь, кто такая эта Ольга, да еще Яковлевна?..

— Вы ничего не докажете.

Никоненко махнул на него рукой.

— Да не беспокойся ты за нас! Не переживай, мы сами с усами!

— Все из-за тебя, придурок, — запальчиво сказал Боря Шаховскому. — Ничего бы не было, если б не ты! Откуда я знал, что тебя и туда потащат… консультировать! Консультант, твою мать!..

— Так племянник ты или кто? — стоял на своем Никоненко.

— Я сказал — никто! И она полоумная! Больная на голову! Вообще! Совсем!

— Тем не менее, она отлично помнит, что фамилия ее деда Викторов, — сказал Шаховской, морщась. — И деда, и прадеда звали Борис. Как и тебя.

— Ну и что?! Какая разница?! Мало ли Борисов?! Ельцин был Борис, и чего?!

— С Ельциным ничего. С Годуновым тоже все как было, так и осталось. А с тобой, парень, по-другому выходит. Уж больно совпаденьице странноватенькое, а?.. Прадедушка полоумной бабушки после революции бриллианты в особняке на Воздвиженке припрятал, и звали его Викторов Борис. А племянник полоумной бабушки по имени Викторов Борис в наше смирное и культурное время в этот особняк как на работу ходил и директору музея голову морочил, что научную работу они вместе будут готовить. Потом директор как есть в труп превратился, а бриллианты пропали все до единого.

— Не было никаких бриллиантов, все вранье.

— Мила-ай, — протянул Никоненко, — ты че, думаешь, я в следственном комитете зря, что ль, пятнадцать лет зарплату получаю и премиальные? Мордуленцию твою мы и охранникам, и депутату Бурлакову, и еще кой-кому предъявили, и все в один голос говорят — ходил такой к директору Павлу Ломейко!

— Я свободен и могу ходить, куда угодно. Я никого не убивал.

— Так ведь я пока что тебя только подозреваю! Вон мы с Дмитрием Ивановичом вместе подозреваем.

Борис с размаху сел на стул и сразу оказался за шкафом.

— Откуда он свалился?! Ну откуда, а?! Никто ничего не узнал бы, если б не он!..

— То-то и оно, парень. Так судьба распорядилась.

— Судьба?! — закричал Борис громко, по-заячьи как-то. — Какая еще судьба?! У прапрадеда судьба, у прадеда судьба! А у меня нет никакой судьбы! Это мои бриллианты, мои, понимаете вы все?! Никто никогда не докопался бы до меня, если б не… не этот, — и он выматерился некрасиво, неумело, как кабинетный и образованный человек, который вынужден произносить неприличные слова. — Никто не связал бы меня ни с особняком, ни с теткой сумасшедшей! Седьмая вода на киселе! Мало ли однофамильцев!..

— Боря, тебе про бриллианты в тайнике Ольга Яковлевна сказала?

— Мало ли кто мне сказал!

— Боря, — произнес Шаховской. — Мне важно знать. Откуда ты узнал про бриллианты? Были какие-то документы?

— Были, — подтвердил Борис с удовольствием. — Только теперь нету.

— Что это значит?

— Это значит, что я папку в архиве ополовинил. И никто не хватился б никогда, вы же знаете, как у нас архивы охраняют! Подумаешь, какая-то переписка! Ее даже оцифровывать не стали.

— Чья переписка?

— Шаховского, секретаря Первой Думы. Там и про бриллианты, и про заговор, и про операцию, которую Столыпин придумал! Я же не дурак, я только те документики забрал, которые к заговору имели отношение. Я долго искал и все-таки их нашел! Два года назад нашел! И с тех пор ждал.

— А идею-то откуда взял? С чего искать начал?

— С того, что тетка орала про эти бриллианты день и ночь. Что они наши, только пойди и возьми. Я подумал, чем черт не шутит, может, там и впрямь бриллианты?.. И стал документы смотреть. И нашел переписку Шаховского, повезло мне! Никто бы ничего не узнал, если б… не этот Шаховской!..

Тут он встал и растерянно пригладил волосы и сказал сам себе с удивлением:

— Не может быть. Да ладно. Все равно доказать ничего нельзя. Не докажут они ничего.

— Зачем Ломейко зарезал? Делиться не хотел?

— Да он дурак, — махнул рукой Борис. С досадой махнул. — Совсем дурак, голимый. Я ему наобещал сенсацию, ученые-историки раскрыли неизвестный заговор девятьсот шестого года! А он все хотел научной славы, особенно после того, как ему Шаховской диссер не дал защитить. Ученый!.. Твою мать!.. Великий знаток русской истории!..

— Зарезал за что?

— Да ни за что! Я сам не ожидал, понимаете? Я эту створку отковырял, а там… чашка. Она в тряпку была завернута, но уже по весу я понял, что она… не пустая, — Борис прикрыл глаза, вспоминая. На лице у него был восторг. — Я подумал, неужели правда? Все правда?! Неужели я богат?! Мне бриллианты достались, которыми тот Шаховской террористов подманивал! А Павлик стал лезть ко мне, понес, что это его, в музее, значит, на его территории, он со мной готов поделиться, конечно, но в правильном соотношении… Ну, я тем же ножом, каким створку отковыривал, его и…

Он перевел дыхание.

— Не докажете вы ничего.

— Нож куда дел?

— Нет ножа, и не найдете, не старайтесь.

— Не буду стараться, — согласился Никоненко. — Бриллианты куда дел?

Борис посмотрел на него и вдруг растерялся.

— Ну, понятное дело, — опять согласился Никоненко. — В Гохран не сдал, в Грановитую палату не отнес. Дома у тебя сокровища нации-то?.. В унитазном бачке? А то еще в морозилку любят класть, в фарш замороженный, милое дело тоже.

— Значит, какие-то документы все же были, — под нос себе пробормотал Шаховской. — Заговор не мог пройти совсем бесследно.

— Да отстань ты с документами, Дмитрий Иванович! У нас тут все так кучеряво складывается!

— Не нашли бы меня никогда, — твердил Борис. — Ни имени, ни фамилии никто не знал, кроме Павлика, а его я… Нужно было сразу и тетку тоже, но жалко стало. Она добрая и несчастная. Всю жизнь одна, кошки у нее. Тоже все богатство хотела получить. Не злодей же я какой-то…

— Не помогло бы, и если б ты тетку порешил, парень. Ей-богу, не помогло бы. Профессор, вишь ты, с батюшкой из храма Знамения иконы Божьей Матери беседу проводил и розыск осуществлял на его территории. А батюшка про тетку твою и про то, что она бриллиантов каких-то в особняке доискивалась, знал хорошо и от профессора не утаил. Мы бы стали тетку искать, нашли бы труп, а там и до тебя недалеко. Племянник у ней Борис Викторов. И профессорский выученик, большой дока по исторической части опять Борис Викторов. Нашли бы. Может, не сразу, но точно нашли бы.

— Вот именно, что не сразу. Я бы уехал, может быть. Успел бы.

— Это может, — согласился Никоненко. — Ты письма-то зачем на трупе бросил? Дурак, что ли? Мы бы про бриллианты и не узнали никогда, и Шаховского я не стал призывать, если б не письма!

— А я даже не посмотрел, — признался Борис устало, — что там за письма. Вот правда в голову не пришло! И вообще после того, как Павлик, дебил, ко мне полез и пришлось его…