Вооружившись собранными данными, ученые провели еще одно исследование, в котором участвовало около двухсот молодых мужчин. Проверяли их склонность к импульсивному поведению, способность дожидаться «отложенного» вознаграждения, детали их сексуальной жизни и отношений. Затем у всех испытуемых взяли пробы для обнаружения 7R+-повторов в гене рецептора D4. Те, у кого имелся хотя бы один вариант гена с 7R+, на 50 процентов чаще изменяли своим постоянным партнерам, чем те, у кого гена не было. У носителей был более чем в два раза выше показатель уровня промискуитета. Половина носителей говорили, что обманывали своего постоянного партнера. Среди испытуемых, не имевших гена, доля изменщиков составила всего 22 процента, к тому же по сравнению с этими 22 процентами носители 7R+-повторов чаще вступали во внебрачные связи.

Возможно, это природная необходимость, чтобы в моногамных популяциях некоторый процент особей вступал во внебрачные связи. Благодаря им в популяции быстро распространяются и закрепляются какие-то полезные признаки. Ученые предположили, что ген рецептора D4 подвергается отбору в процессе эволюции. В трудные, опасные времена, когда будущее непредсказуемо, популяции необходимы смелые, предприимчивые люди. В спокойные времена изобилия потребность в них уменьшается. «В условиях, когда бродяжническое поведение адаптивно, давление отбора на 7R+ положительное, а когда адаптивно домашнее поведение, давление отбора на 7R+ отрицательное». Интересно, что полигамные индейцы яномами, живущие на Амазонке, часто являются носителями 7R+.

Как мы уже сказали, ген рецептора D4 – не единственный ген дофаминовых рецепторов, от которых зависит способность человека поддаваться импульсивным желаниям, искушению новизны и острых ощущений. Тот самый процесс перестройки мозга у наркоманов и степных полевок, в котором мозг переключается с «нравится» на «требуется», с жажды нового на поддержание существующих отношений, зависит от взаимосвязи двух других дофаминовых рецепторов – D1 и D2. Джошуа Букхольц, помощник профессора психологии в Гарвардском университете, изучает людей, у которых мало рецепторов D2 в полосатом теле – области человеческого мозга, которая охватывает прилежащее ядро и тесно связана с миндалевидным телом, медиальной префронтальной корой и основными структурами, производящими дофамин. Он обнаружил, что малое количество D2 в полосатом теле указывает на склонность к наркомании. «Сталкиваясь с новым стимулом или чем-то, что может сулить вознаграждение, – говорит он, – такие люди физически не способны приглушить дофаминовые сигналы. Поэтому большой выброс дофамина создает чрезмерное стремление к объекту, вызвавшему дофаминовый ответ. Обнаружив стимул, связанный с вознаграждением, они испытывают более сильное желание».

Таким стимулом могут оказаться деньги, еда, наркотики или что-то эротическое, но чем бы это ни было, медиальная префронтальная кора не справляется со своей работой либо вообще «молчит». Эти люди, говорит Букхольц, в большой степени склонны к импульсивному поведению. Они «чаще нарушают брачные связи, ведут беспорядочную половую жизнь и в целом демонстрируют рискованное поведение – не соблюдают моральные нормы, связанные с моногамией и совместным партнерством».

История изучения дофаминовых рецепторов и их роли в работе разных областей мозга очень запутанная. Знания об их значении для человека Букхольц называет «хаотичными», поэтому пока рано называть D4 «геном измены» или утверждать, что из человека с малым количеством рецепторов D2 выйдет плохой шпион, потому что он мгновенно попадет под влияние какой-нибудь Маты Хари. И все же, несмотря на то что детали дела выглядят расплывчато, общая картина постепенно проясняется. «Вариации на уровне поведения», наблюдаемые у людей, объясняет Букхольц, «зависят от вариаций на уровне нейробиологии».

Обман немногих – благо для всех

Стефани Кунц скептически относится к «жесткой модели человеческого поведения». «Я придерживаюсь промежуточной позиции. Думаю, люди запрограммированы и на моногамию, и на внебрачные связи. В нас есть оба желания, обе способности». По ее мнению, в ту или иную сторону нас склоняет общество.

Возьмем охрану партнера. Как замечает Кунц, охрана партнера свойственна человеку и является основным признаком моногамии, и этому есть социологическое объяснение. «Там, где выживание зависит от умения делиться в противоположность собственничеству, охрана партнера слабее», – говорит она об индейцах бассейна Амазонки, традиционно практикующих форму общинного воспитания детей многими родителями. Беременные женщины занимаются сексом с несколькими мужчинами. Каждый из них вкладывает в ребенка часть себя, а значит, обязан помогать в его выращивании. «Но когда разница в богатстве и социальном статусе становится значительной, в обществе сразу происходит сужение обязанностей». Собственность и статус передаются генетическому потомку. В семьях формируются связи, основанные на генеалогии. Незаконнорожденный ребенок воспринимается как чужак. «Насколько я понимаю историю, люди начинают очень строго относиться к женскому целомудрию, если не хотят иметь ребенка со стороны, чей отец или иные родственники могут посягнуть на собственность и богатство семьи, в которой этот ребенок воспитывается», – говорит Кунц.

До Первого Латеранского собора римско-католические священники нередко обзаводились женами, но вот в 1123 году церковь постановила: «Мы полностью запрещаем священникам, дьяконам, иподьяконам и монахам иметь наложниц и вступать в брак. Согласно постулатам священного канона мы утверждаем, что браки, заключенные этими людьми, должны быть расторгнуты, а сами они приговорены к наказанию». Одной из причин этого постановления, помимо традиционного порицания телесных удовольствий, служили опасения Рима, что потомки этих священников унаследуют церковную собственность. Священники были «женаты» на матери-церкви, а она не терпела конкурентов. Монахиням полагалось воздерживаться от половых контактов, потому что они были Христовыми невестами. Отношения с кем-либо другим считались изменой.

Точка зрения Кунц не противоречит мнению Ларри: в подобных случаях срабатывают врожденные нейронные механизмы. По своей сути богатство, собственность, кровное родство – это территория. А мужчины для своих партнерш – это дети, поэтому нет ничего удивительного, что женщины стараются за ними присматривать. Вспомните, во второй главе мы рассказывали, что мужчина активнее охраняет партнершу, если чувствует, пусть бессознательно, что его возлюбленная овулирует. Охрана партнера – поведение, свойственное всем моногамным и многим полигамным животным. Как мы неоднократно подчеркивали и как утверждает Кунц, немаловажную роль в этом явлении играет окружающая среда. К примеру, ген avpr1a очень пластичен: он реагирует на социальную обстановку, в которой обитает индивид. Нэнси Соломон из университета Майами в Оксфорде (штат Огайо) изучала полевок, помещая их в искусственную среду, имитирующую естественные условия, на время, примерно равное продолжительности их жизни в дикой природе (около четырех лет). Она обнаружила, что число самок, с которыми спаривались самцы, и общее число зачатых этими самцами детей в большой степени зависели от того, какой вариант гена avpr1a был у самца. Но полученный результат также означает, что самки обманывали своих партнеров, принося на свет малышей, которые не являлись генетическими потомками их «мужей».