— Ну и что же здесь плохого? Творческое соревнование…

— Правильно. Это было бы прекрасно, если бы оно было творческим. Но в нынешней жизни все не так красиво, как в фильмах советских времен. Дьяконов, у которого, как у начальника отдела, контролирующего наш препарат, был запас ампул нашего вируса, взял и отдал его группе Литвинова. Без ведома авторов, с нарушением авторского права.

— Постойте… Я слегка отвлекся, здесь в объезд нужно… А зачем Литвинову ваш вирус? Он же просто чиновник?

— Не просто. Он еще руководит лабораторией на предприятии по производству вакцин. И работает над этой же проблемой. Вы и вправду отвлеклись.

— Извините. Я весь — внимание. А где это предприятие? — спросил Турецкий, прекрасно зная ответ.

— Это на Дубровке. Так вот. Мало того что нашу вакцину попросту украли, Литвинов пытается запихать наш вирус в совершенно неудобоваримые для него условия.

— В какие же?

— В клетки эмбриона человека.

— Куда-куда?

— Что вы так испугались? Это хороший тканевый субстрат. Эти клетки вообще в вакцинологии довольно часто используются. Но не в данном случае. Наш вирус в этих клетках нормально жить не может. А они с маниакальным упорством продолжают его туда впихивать. Время идет, вакцина не внедряется, люди болеют! Остановите, пожалуйста. Мне сюда.

— Я вас подожду.

— Честно? Это вы про вокзал не наврали?

— Чтоб я сдох, — повторил Турецкий.

— Верю, — тут же махнула своей дурацкой шляпкой дама. И понеслась, словно на помеле, к зданию Контрольного института.

Ожидая свою нечаянную спутницу, Саша призадумался. Что же получается? Литвинов с пеной у рта кричал, что эмбриональные клетки человека использовать в медицине нельзя. Вообще и никогда! Но сам их использует! Это новость.

Высокая дубовая дверь учреждения хлопнула, псевдо-Раневская неслась к его машине. Бухнулась рядом.

— Все! Отдала, завизировала.

— Литвинова видели? Разговаривали?

— Нет. Я с ним уже достаточно бесед имела. Я ему говорила: «Что же получается? Вы же украли наш вирус. Пусть не сами, пусть через Дьконова, но украли!» А он мне знаете что ответил?

— «Сейчас наше время — молодых и наглых», — процитировал Турецкий.

— Вы очень, очень сведущий человек, — с некоторой даже опаской произнесла Елена Борисовна.

— Это дедукция. А почему вы сражаетесь одна? Где ваше начальство? Директор?

— Директор? Он меня поддерживает… мысленно. Он не виноват. Жизнь такая. Он у нас жертвою пал в борьбе роковой. Энергетики, водоканал, арендаторы, инвесторы…

— А заместители? Кто-то замещает его по науке, например?

— Замещает. Есть такое молодое дарование. Они все из другого теста, эти молодые. Вот я ему объясняю, что мне для лабораторных животных нужны корма. Денег на это у института нет. Я связалась с Сельхозакадемией. У них каждые три месяца обновляется коллекция растений. Они готовы отдать корма безвозмездно, то есть даром. Но овес, который нам нужен, расфасован у них в пакетики по двести граммов.

— Ну и что? Это плохо?

— Плохо то, что им эти пакетики нужны для следующей партии семян.

— У них нет других пакетиков?

— Вы в своей прокуратуре страшно далеки от народа. У них ничего нет, кроме уникальной коллекции семян и столетней лаборантки, которая коллекцию стережет.

— Вы, кажется, отвлеклись.

— Да. Так вот мы с моими сотрудницами все эти пакетики вскрыли, пересыпали весь овес в мешки. Чуть не задохнулись при этом от пыли. Но горды были страшно. Потому что там хватало не только для животных нашей лаборатории, но и для других. Для всего институтского вивария. Но мешки весят уже не по двести граммов, а по пятьдесят килограммов. И нужна машина, чтобы это добро перевезти в наш институт. И грузчики. Я объясняю все это нашему молодому замдиректора, а он мне отвечает: «Если вы, Елена Борисовна, больше ни на что не способны, кроме как заниматься кормами, действуйте самостоятельно».

— Так и ответил?

— Представьте. Именно так. Мне, человеку, который разрабатывает вакцины, женщине, которая годится ему в матери!

— Какой учтивый господин! М-да. Я понял. Кроме одного: зачем вам все это нужно?

— Мой сын говорит мне то же самое. Идите, говорит, мамаша на пенсию. Я вас, мамаша, прокормлю. Ваша зарплата завлаба, кандидата наук, в размере две тысячи рублей — это позор семьи. Так и говорит. Но! Во-первых, мне за державу обидно. Во-вторых, за нашу работу. За дело, которое сделано не только мной, но и теми, кто рядом со мной, и теми, кто был раньше… Вернее, это во-первых. И вообще…

— А вы не пытались обращаться в министерство?

— Конечно, мы пытались. Ах, Александр Борисович! Москва — это интриги и обжорство. И «коль пришлось тебе в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря».

— Бродский?

— Да, мой любимый поэт. А я на поезд не опоздаю?

Они прибыли на вокзал вовремя. Александр проводил Курбатову до вагона.

— Я вас очень прошу не забыть о письме. Это моя последняя надежда. Вот моя визитка.

— Завтра же утром позвоню вам, Елена Борисовна, и сообщу все, что нужно. И желаю удачи!

— И я вам! Вы хороший человек. Настоящий! Это сразу видно.

Поезд тронулся, Саша побрел по перрону. М-да. Интересно, кто-нибудь в этой стране знает, как живет наука? Как она выживает? Это, вообще, кому-нибудь интересно?

И что затеял наш Литвинов? То эмбриональные клетки ему претят, как правоверному иудею некошерная пища. А то вдруг оказывается, что он сам что-то с ними делает. Вакцину?

В том, что Елена Борисовна, псевдо-Раневская, рассказала правду, он не сомневался. Такие не врут. Разве что начальству по мелочам. Все равно. Странно все это… Зачем делать вакцину, которая не эффективна? А если эта вакцина — прикрытие для чего-либо другого? Если Литвинов воспользовался для своей работы чужой вакциной, он вполне мог воспользоваться и чужой технологией. Технологией Нестерова! Говорил же Анатолий Иванович, что вместе с партией препарата они передают «контролерам» и соответствующую документацию — всякие там инструкции по изготовлению препарата. Имея в руках технологию получения «стволовых клеток», используя эмбриональные клетки человека как бы для создания вакцины, Литвинов может делать свой препарат! А откуда он берет эмбриональную ткань? Руденко! Она же у нас где работает? В акушерско-гинекологической клинике! Вот кто поставщик эмбрионов…

Все сходится! С этим нужно будет срочно разбираться!

Турецкий увидел стрелки вокзальных часов.

Черт! Он опять опоздал к Насте! Да что же это такое? Что за работа проклятая?

Ладно, Турецкий, не пеняй на зеркало. Это ты сам такой: как только появляется какая-то новая ниточка, новый след, ведущий к разгадке тайны, — ты забываешь обо всем и несешься, как взявшая след гончая. Это ты выбрал себе такую работу, потому что именно такая тебе и нужна.