Нужно отметить, что в 1945-м, вагоны были значительно лучше приспособлены к перевозке людей, чем в начале войны. За прошедшие трудные годы путейцы смогли накопить немалый жизненный опыт. Тонкие дощатые стены, потолки и полы оказались утеплены щитами из дерева. Так же, как и откатные широкие двери.

Справа и слева от внушительных створок имелись трёхъярусные деревянные нары, сколоченные из плохо оструганного горбыля. Каждый этаж представлял собой сплошное пространство, раскинувшееся от края до края.

На нижних полатях расположились пожилые солдаты. На средней площадке — матёрые мужики возраста, где-то за тридцать. На самом верхнем настиле — молодые крепкие парни, среди которых оказался Григорий. В каждую такую «теплушку» могли запихнуть сорок бойцов или восемь коней.

Ездовым привалило невыразимое счастье путешествовать вместе с бессловесной скотиной. В этом случае, одну половину «теплушки» занимали деревянные шконки, а вторую — стойло для четырёх крупных животных. Именно столько по штатному расписанию их числилось в роте. Плюс ко всем прелестям такого соседства, нужно было ещё кормить всех питомцев, поить и убирать за ними навоз.

В центре вагона, напротив широких дверей, имелось небольшое свободное место размером приблизительно три метра на два. Там находилась круглая чугунная печка-времянка, высотою по пояс мужчины.

В народе её ласково называли «буржуйкой». Невесть почему, это прозвище прилепилось к тому агрегату ещё в годы далёкой Гражданской войны. Жестяная дымовая труба выходила наружу прямо сквозь крышу.

Кроме отопительного прибора, там ещё размещалась армейская фляга с питьевою водой. Плюс ко всему, отхожее ведро с крышкой, именуемое на зонах Урала, почему-то, «Парашей».

Поперёк широких дверей, на высоте около метра, крепился толстый деревянный брус, служивший своего рода перилами. Правда, ставили его лишь в тех вагонах, где ехали простые солдаты. Так что, эти счастливцы могли, если хотели, стоять, опершись на то ограждение.

Чем они все занимались при хорошей погоде. То есть, любовались на станции или пейзажи. А ещё улыбались и махали руками хорошеньким девушкам, что часто мелькали у железнодорожных путей.

Штрафников, как «вышедших из доверия партии и трудового народа», лишили даже таких развлечений. Едва они погрузились в вагоны, как вертухаи вернули откатные панели назад и закрыли снаружи на огромные навесные замки. Поэтому смотреть бойцы могли только в четыре миниатюрных окошечка, закрытых железной решёткой. Эти проёмы находились на уровне третьего яруса нар.

В голове и хвосте длинного поезда располагались вагоны для других пассажиров. В них ехали энкавэдэшники в синих фуражках. Во время больших остановок они выходили наружу и вставали цепочкой вокруг эшелона.

Согласно уставу, они несли трудную службу и строго следили за тем, чтобы штрафники не сбежали. А куда им было бежать? Не имея ни гражданской одежды, ни документов, ни денег. К тому же, каждый из заключённых рассчитывал, дожить до победы над милитаристской Японией и вернуться домой человеком, свободным от прозвища «предателя Родины».

На долгих стоянках бойцам давали свежую воду, продукты и разрешали дневальному вынести из вагона «парашу». Готовили солдаты сами себе. Еда была хоть и питательной, но однообразной.

Ржаной хлеб или же, жёсткие, как кирпич, сухари. К ним прилагались, всякие каши. Начиная со всем надоевшей «шрапнели» и кончая концентратом «Гороховый». Плюс ко всему, пара банок американской тушёнки, полученной СССР по ленд-лизу. Она оказалась значительно хуже советской.

Прошло десять дней такого пути. Не выходя из «теплушки», бойцы устроили приличную баню. Благо, что у них имелась «буржуйка». Оставалось лишь раздобыть вязаночку дров и несколько ведёр воды.

Они завесили окна шинелями, раскочегарили печку, вот тебе и готова парилка. Использованную грязную воду сливали в щель между дверью и полом. Как часто бывает в подобных условиях, бойцы сразу вспомнили случаи к месту. То есть кто, как и каким образом мылся на фронте.

Костя, сосед парня по нарам, рассказал смешную историю, которая, впрочем, не отличалась особенным шармом. Однако боец оказался записным балагуром и неуёмным весельчаком. Он смог подать эту байку так выразительно, что народ просто покатился со смеху. Хотя если вдуматься, улыбаться там, было, в общем-то, нечему.

— Как-то раз, сняли нас с фронта на переформирование, — похохатывая, начал рассказчик. — Утром нас всех построили и отвели на маленький хутор, попариться в бане. А она, братцы, ну парадиз, да и только. Настоящая деревенская мыльня, сложенная из старых липовых брёвен.

Запах там был такой, что и словами нельзя передать. Чистота, душистое дерево, распаренные свежие веники и много горячей воды. Правда, понежиться, как всем хотелось, нам, конечно, не дали. Прогнали роту по-быстрому, и вся недолга. Зато после купания, выдали всем новенькое бельё и такие же, недавно с иголочки, гимнастёрки и брюки.

Только мы все помылись и переоделись в чистую форму, неизвестно откуда, появились самолёты фашистов. Первой же бомбой они разнесли чудесную баню в мелкие щепки. Ну, а потом, эти мерзавцы, нас ещё долго гоняли пулемётами туда и сюда. Так и бегали мы из одного края деревни в другой, пока у них бензин не закончился.

После того, как штурмовики улетели, мы быстро построились и осмотрели себя. Волосы у всех стоят дыбом и жёсткие, что тебе железная проволока. Все извозились в пыли и стояли такие чумазые, что до купания были значительно чище.

Почти у всех оказалась порвана форма. Многие подрастеряли ремни и пилотки. Ну, а что дальше делать? Мыться-то больше нам негде. Ни тебе бани, ни целых домов вокруг не осталось. Проклятые фрицы всё раскатали по брёвнышку. Так и отправились грязными мы в свою пехотную часть. Ну, а там долго чистились сухим воинским способом.

— Это что, — подхватил второй парень по имени Женя. — А нас всех однажды, отправили в баню в первые дни ноября. Так сказать, перед праздником. Пригнали к маленькой речке.

Смотрим, кое-где на траве уже снег наблюдается и по воде тихо плывет густая шуга. На берегу нет даже захудалой избушки, а лишь горит небольшой костерок. На нём стоит чугунный котёл средних размеров, наполненный крутым кипятком.

Нам дали на роту кусок хозяйственного чёрного мыла и налили каждому в кружку тёплой воды. Что хочешь с ней, то и делай. Хочешь, пей вместо чая или просто плесни её наземь.

Переминаемся мы с ноги на ногу, жмёмся на холодном ветру. Кто-то быстро умылся, да шею руками протёр. Некоторые вылили себе на макушку, сполоснули грязные волосы и снова шапку надели.

А на меня что-то вдруг накатило, и раздухарился я тогда не на шутку. Скинул с себя