Я вообразил, как адмиралиссимус Ураганов, в черной парадной форме, с кортиком на боку, с аксельбантами и медалями, появляется на пороге старой квартиры.

– Вам кого, товарищ?

– Не узнаете?

– Нет… Ой! Как вырос-то!

– Мальчик, ну что ты столбом встал! Тут люди ходят!

Я посторонился, давая дорогу тетке с ковром, свернутым трубой, и вспомнил, что надо бы наконец разменять рубль. Проще всего зайти в угловой гастроном, но кассирши не любят «разбивать», как говорят в Сухуми, бумажные деньги, им всегда мелочи не хватает. Разумнее купить за копейку коробку спичек, но кто же продаст ребенку огнеопасный товар? Никто. Придется съесть еще одно мороженое, самое дешевое – фруктово-клюквенное в бумажном стаканчике за семь копеек. Но если прибавить сюда проезд на троллейбусе, то от рубля останется всего восемьдесят девять копеек. Ах, как быстро улетучиваются деньги! Не зря Тимофеич, узнав, что до получки нет ни копья, кричит, багровея, на бедную Лиду:

– Тебе что, деньги карман жгут? Кулема!

Еще неизвестно, как он отнесется к сегодняшним тратам, но завтра мы будем уже далеко, а наедине предки почти не ссорятся.

И тут мне в голову пришла гениальная мысль: надо быстренько дойти до метро «Площадь революции», там в кассе разменять рублевку на четыре двугривенные монеты и пятачки, один из которых опустить в светящуюся щель турникета, а потом с замиранием сердца пройти между двумя опасными «костылями», внезапно выскакивающими из боковых прорезей, нанося чувствительные удары по бокам.

Я еще помню, когда в метро пропускали контролеры. Женщины, в черных мундирах и красных беретах, стояли у входа наготове, как пограничницы, они забирали билеты, надрывали и бросали в высокие, выше меня, железные урны с узким горлом. Турникеты появились, когда я пошел в школу, а после семи лет за детей в транспорте уже надо платить. Некоторым везет: Витька Расходенков, самый маленький в нашем классе, бесплатно ездил на метро до одиннадцати годков, каждый раз жалобным голосом сообщая дежурному, что, мол, его забыли забрать из детского сада, и вот теперь он самостоятельно, с риском для жизни добирается домой. Сотрудники станции всякий раз были настолько потрясены безответственным поведением разгильдяев-родителей, что не обращали внимания на школьную форму маленького проходимца. Но однажды все-таки заметили даже не форму, а пионерский галстук, который он, обнаглев, поленился снять… Витьку забрали в детскую комнату милиции и вызвали отца, который пришел в бешенство, обещал сделать из обманщика «бишбармак», но, конечно, потом простил и даже похвалил за находчивость. Меня Лида убила бы!

Новые турникеты были красивы: деревянные, полированные, а в стеклянном окошке загоралась стрелка, разрешавшая проход. Тимофеич, помню, выдал мне пятак, я опустил его в щель и смело шагнул, однако непонятно почему из прорезей выскочили «костыли», больно ударив меня в живот, я испугался и зарыдал. Маман потребовала начальника станции, прибежал дежурный в фуражке и стал сбивчиво объяснять, мол, модель экспериментальная, неотрегулированная, и они уже просигналили куда следует, что фотоэлемент турникета иногда принимает детей за посторонние предметы, вроде неоплаченного багажа. Одному ребенку совсем недавно ребро сломали, так что я еще легко отделался.

– А вот вы у меня легко не отделаетесь – немедленно сообщу в райком! – сурово пообещала Лида. – Над пассажирами они экспериментируют!

– Ваше право! – развел руками дежурный, видимо, уставший от нареканий. – Не мы эти костоломы производим!

– А кто?

– Вам номер почтового ящика назвать или сразу адрес?

– Не надо… – охолонула маман. – Но вы все-таки поосторожнее, хотя бы с детьми!

С тех пор турникеты по просьбам трудящихся усовершенствовали, и они перестали считать детей «неоплаченным багажом», но я до сих прохожу сквозь них с замиранием сердца, ожидая сокрушительного удара по ребрам. Зато потом, когда встанешь на движущуюся «лесенку-чудесенку», совсем другое ощущение! Эскалатор – это бесплатный аттракцион. Иногородние так и катаются: вверх – вниз, верх – вниз, пока на них дежурная не рявкнет:

– Вы что мне тут аттракцион устраиваете! Езжайте в Парк культуры!

Бывая на «Площади революции», я обязательно подхожу к бронзовому матросу с наганом и к пограничнику с овчаркой, у которой блестит нос, так как его все норовят потрогать – и не только дети, между прочим. Башашкин к неудовольствию тети Вали всякий раз восхищается пловчихой в купальнике. Говорит: лучше только девушка с веслом! Отцу нравится футболист с мячом, а Лиде студент с книгой, на что Тимофеич как-то недобро усмехается. Когда маман училась в техникуме в Воронеже, за ней настойчиво ухаживал студент вуза, звал замуж и до утра помогал готовиться к экзаменам, что у отца вызывает такую же ярость, как у Лиды наличие в плановом отделе завода «Старт» крашеной выдры по имени Тамара.

От «Площади революции» всего две остановки до нашей Бауманской станции, а там уж всё рядом. Сворачиваешь налево, на улицу Энгельса, которую местные зовут Ирининской, идешь мимо Немецкого рынка, где иногда продают, прикрывая газетой и озираясь, сахарных петушков на палочках: пять копеек за штуку. Если же зайти через деревянные ворота в ряды и походить вдоль крытых прилавков, можно от души напробоваться зимой – квашеной капусты и соленых огурчиков, а летом – разных ягод: слив, вишни, смородины, крыжовника, черники, гонобобеля, малины… Но для этого надо аккуратно пристроиться к каким-нибудь взрослым, делая вид, будто ты пришел с ними, как ребенок, и вынужден тоже пробовать на вкус разную ерунду по семейной обязанности. Тут важно затесаться между двумя парами, чтобы до конца было непонятно, с кем ты в самом деле явился на рынок. Мы с Расходенковым и Виноградовым иногда так делаем. Но рано или поздно мнимые родители догадываются, в чем дело, и шугают нас, обзывая вдогонку беспризорниками. Витьку однажды поймали за ухо, но он, рыдая, сказал, что дома буквально голодает, в результате получил полтинник на пропитание. В общем, смехотура!

За Немецким рынком уже идет Малый Гавриков переулок с ненавистной детской парикмахерской…

Направившись к метро, я задержался на красном светофоре, напротив Политехнического музея, и ждал, пока проедут машины, поднимавшиеся снизу, от Солянки. Рядом стояла бабушка со щекастым внуком, и он горячо рассказывал ей содержание фильма «Фантомас разбушевался», который я видел перед отъездом в лагерь. Отличное кино! Вовка Лемешев, мой друг и одноотрядник, уверял, будто видел в ларьке двойную фотку Жана Маре: на одной стороне он в роли журналиста Фандора, а на другой – Фантомаса. Я Вовке не поверил, но он клялся, а кто-то из ребят даже подтвердил.

Перейдя улицу на зеленый свет, я направился к прозрачному киоску «Союзпечати», притулившемуся к музейной стене. Через стекло хорошо были видны развешанные при помощи скрепок на леске в три ряда снимки артистов: Вера Орлова, Муслим Магомаев, Нонна Мордюкова, Юрий Гуляев, Майя Кристалинская, Олег Стриженов, Анастасия Вертинская, Михаил Пуговкин, Наталья Варлей, Юрий Никулин, Георгий Вицин… Фамилии некоторых я забыл, но помнил их главные роли: Шурик, мичман Панин, Деточкин, Чапаев, Ихтиандр, поручик Ржевский, Аниськин, Трындычиха, Фанфан-тюльпан, адъютант его превосходительства, капитан Тенкиш… Остальные лица тоже были мне знакомы по каким-то фильмам, но имена и роли, хоть убей, я никак не мог извлечь из памяти, так наша Алексевна постоянно забывает Утесова, называя его певцом с «шероховатой фамилией». Неужели склероз начинается так рано, при переходе из в шестого в седьмой класс?! Надо полистать «Здоровье».