И птичье пение.

Где безопасно? поют они. Где безопасно?

А за чириканьем звучит музыка.

Клянусь, это музыка.

Многослойная, мелодичная, странно знакомая…

На фоне черноты возникает свет… Простыни света, белого и желтого.

И мне тепло.

Вокруг что-то мягкое.

А рядом тишина, как никогда громкая.

Я открываю глаза.

Я лежу в кровати под одеялом в небольшой квадратной комнатке с белыми стенами. В открытые окна льется солнечный свет. Снаружи доносится плеск реки и пение лесных птиц (и музыка… так ведь? это же музыка?). Несколько секунд я не могу сообразить, где я, кто я и что случилось и почему так болит моя…

И тут я вижу Виолу. Она свернулась калачиком в кресле напротив моей кровати и спит, дыша открытым ртом.

Я все еще не могу пошевелить губами и произнести ее имя, но мой Шум, видимо, делает это за меня, причем довольно громко: веки Виолы начинают дрожать, она ловит мой взгляд, вскакивает с кресла и стискивает меня в объятьях, такшто мой нос впечатывается в ее ключицу.

— Ох, господи, Тодд! — восклицает Виола. Она так меня сжимает, что даже больно.

Я кладу руку ей на спину и вдыхаю аромат.

Цветы.

— Я уж думала, ты никогда не очнешься! Я боялась, что ты умер!

— А разве я не умер? — хриплю я, пытаясь вспомнить…

— Ты был очень болен, — говорит Виола, откидываясь на спинку кресла, но колени с моей кровати не убирает. — Очень-очень. Доктор Сноу не знал, выживешь ты или нет, а уж если доктор в таком признается…

— Что за доктор? — спрашиваю я, осматриваясь. — Где мы? В Хейвене? Что это за музыка?

— Мы в городке под названием Карбонел-даунс, — говорит Виола. — Мы приплыли по реке и…

Она умолкает и видит, что я смотрю в изножье кровати.

Туда, где нету Манчи.

Я все вспоминаю.

В горле застревает огромный ком. В своем Шуме я слышу лай Манчи. «Тодд?» — говорит он, не понимая, с какой стати я его бросаю. Тодд? именно так, с вопросительным знаком, удивляясь, что я ухожу без него.

— Он умер, — говорю я как бы сам себе.

Виола вроде хочет что-то сказать, но ее глаза наполняются слезами, и она только кивает — вот и правильно, вот и хорошо, не надо ничего говорить.

Он умер.

Мой пес умер.

И я понятия не имею, что тут можно сказать.

— Неужели я слышу Шум? — спрашивает чей-то голос, впереди которого тоже летит Шум, и у изножья моей кровати открывается дверь. Входит мужчина — очень большой мужчина, высокий и широкий, в толстых очках, из-за которых кажется, что глаза у него все время навыкате. Еще у него встрепанные волосы и растерянная улыбка, а Шум так полон радости и облегчения, что мне хочется выползти в окно, ей-богу.

— Доктор Сноу, — говорит Виола, слезая с моей кровати и освобождая место для врача.

— Очень рад наконец с тобой познакомиться, Тодд, — приветствует меня доктор Сноу, широко улыбаясь и садясь на краешек кровати. Он достает из кармана халата какой-то хитрый прибор: два наконечника засовывает себе в уши, а один без спросу прикладывает к моей груди:

— Вдохни-ка поглубже.

Я ничего не делаю, только молча смотрю на него.

— Я проверю, очистились ли твои легкие, — поясняет он, и тут до меня коечто доходит: акцент у него практически как у Виолы. В Новом свете я такого еще не слыхал. — Ну не совсем такой же, — говорит врач в ответ на мое удивление, — хотя действительно похож.

— Это доктор Сноу тебя вылечил, — добавляет Виола.

Я ничего не говорю и делаю глубокий вдох.

— Замечательно. — Врач прикладывает кончик устройства к другой части моей груди. — Еще раз.

Я выдыхаю и вдыхаю снова. Наконец-то я могу набрать полные легкие воздуха.

— Ты был очень серьезно болен, — говорит врач. — Я не знал, сможешь ли ты выкарабкаться. До вчерашнего дня у тебя даже Шума не было. — Он смотрит мне в глаза. — А такого я уже очень давно не видел.

— Пожалуй, — говорю я.

— Да и спэки много лет ни на кого не нападали. — На это я ничего не отвечаю, только молча дышу. — Молодец, Тодд! Теперь сними рубашку, пожалуйста.

Я перевожу взгляд с него на Виолу.

— А, я подожду снаружи, — спохватывается она и выходит из комнаты.

Я тянусь за спину, снимаю рубашку и замечаю, что боли между лопатками больше нет.

— На рану пришлось наложить несколько швов, — говорит доктор Сноу, подходит ко мне сзади и прикладывает устройство к спине.

Я дергаюсь:

— Ой, холодно!

— Она от тебя ни на шаг не отходила, — продолжает врач, прослушивая мои легкие в разных местах. — Даже спала тут.

— И долго я здесь пробыл?

— Севодня пятое утро.

— Пять дней?! — вскрикиваю я, и он едва успевает кивнуть, как я уже сбрасываю с себя одеяло и выбираюсь из кровати. — Нам надо идти, — говорю я, немного пошатываясь, но всетаки стою.

Голова Виолы высовывается из-за двери.

— Я пыталась им объяснить!

— Здесь вам ничто не угрожает, — говорит доктор Сноу.

— Ага, где-то я уже это слышал. — Я с надеждой смотрю на Виолу, но та только хихикает. До меня доходит, что я стою перед ней в одних дырявых трусах, которые прикрывают далеко не все, что положено.

— Эй! — вскрикиваю я, закрывая руками важные места.

— Скажу иначе: здесь опасности не больше, чем и любом другом месте. — Доктор Сноу протягивает мне штаны из груды выстиранной одежды на стуле. — Во время войны наш город оказался на главном фронте. Мы знаем толк в обороне.

— Вы воевали со спэками. — Я отворачиваюсь от Виолы и натягиваю штаны. — А тут люди. Тыща людей.

— Это только слухи, — возражает доктор Сноу. — По факту у них не может быть такой армии.

— Ничего не знаю о фактах, — говорю я, — но у них есть ружья.

— У нас тоже.

— И лошади.

— У нас тоже.

— А есть кому встать на их сторону? — с вызовом спрашиваю я.

На это врачу нечего ответить — вот и славно. Верней, скверно. Я застегиваю штаны.

— Нам пора.

— Ты должен отдыхать.

— Мы не можем сидеть тут и поджидать армию. — Я машинально поворачиваюсь за поддержкой к Виоле и Манчи.

На миг мой Шум наполняет комнату громким собачьим присутствием: Манчи скачет на месте, тявкает, просится «ка-ка» и тявкает снова.