Маршал Советского Союза совершенно не думал о том, что скажет своим главкомам, ибо с самого начала понимал, что даже проводить это совещание не имеет никакого смысла — все, что его генералы могут узнать, они узнают из шифрограммы, которая уже поступила в их штабы. Но в то же время Карелин не мог сидеть в эти часы в министерстве просто так, безвольно прислушиваясь к тому, как Москва содрогается от никогда не виданной тяжести машин, оглушенная гулом моторов и грохотом гусениц.

Кроме того, Карелин хотел увидеть своих главкомов, встретиться с ними, чтобы глаза в глаза; выяснить их реакцию на происходящее.

По-разному маршал представлял себе тот день, когда ему — не доведи господь! — придется выступить на защиту Отечества. Но никогда не думал, что на собственную столицу ему придется бросать танки так же, как его предшественники и сам он бросали их в мирное время на Будапешт, на Прагу, на Кабул…

— Прибыл главком ВВС генерал-полковник Верещагин, — сообщил из приемной по внутренней связи адъютант.

— Хорошо. Докладывать о каждом прибывшем в отдельности.

Еще через пару секунд адъютант должил:

— Прибыли: главком войск ПВО генерал армии Сосновский и главком ракетных войск генерал армии Ветров. — А чтобы выполнить приказ о докладе по каждому генералу в отдельности, сразу же уточнил: — Они прибыли одновременно.

— А что главком ВМФ Росавин? — спросил министр, вспомнив, что Президент находится сейчас на берегу Черного моря и многое будет зависеть от того, как поведут себя экипажи кораблей блокирования, а также Севастопольская военно-морская база.

— Ждем с минуты на минуту. Да, вот только что вошел главком Сухопутных войск…

— Ясно, — прервал своего порученца министр. Даже слышать имя главкома Сухопутных войск ему сейчас не хотелось.

Банников являлся единственным из главкомов, кто прочно был связан с «чрезвычайщиками», поэтому видеться с ним сейчас для министра было так же тягостно, как если бы пришлось видеться с сообщником по заговору.

«Впрочем, почему “если бы”? — одернул себя маршал. — Так оно и есть: сообщник. По заговору. И нечего тут строить из себя девственницу!..»

За то время, которое он провел этой ночью вне своего кабинета, Карелин уже успел понять всю авантюрность замысла шефа госбезопасности Корягина и его соратников. И теперь уже не сомневался, что армия втягивается в грандиозную авантюру, которая может иметь самые трагические последствия не только для столицы, но и для всей страны, а возможно, и Европы.

К тому же получалось так, что авантюра-то была благословлена его, министра обороны, приказом. Потому что все те танки и бронетранспортеры, вся та солдатская масса, которая уже наводняет или в ближайшее время будет наводнять районы столицы и ее пригородов, столицы других союзных республик, в конечном итоге находится в его подчинении.

Пока главкомы томились в его приемной в ожидании встречи с министром, сам он мучительно искал выход из создавшегося положения, и не мог найти его. Причем выход уже не столько для страны, поскольку изменить что-либо в масштабах Союза он уже не способен был, сколько для самого себя.

«В конце концов кому из этих путчистов ты подчиняешься? Корягину? Ненашеву? Министру внутренних дел Пугачу? — в сотый раз спрашивал себя маршал, пытаясь вернуться к тем исходным позициям, на которых зарождался его приказ № 8825 и последовавший вслед за ним приказ начальника Генштаба Михайлова. — По закону, по Конституции, ты подчиняешься Верховному главнокомандующему; ну, еще Верховному Совету. И скажи ты свое твердое маршальское “нет”… Потребуй предъявить соответствующий указ Президента…»

Да, существовал еще премьер-министр Пиунов. Но министр обороны никогда всерьез не воспринимал его как шефа. А уж в таких вопросах, как оккупация столицы собственной страны, запросто мог по-ефрейторски проигнорировать, исповедуя одну из святейших заповедей солдата: «Не спеши выполнять приказ, ибо последует команда: “Отставить!”».

В том, что команда «отставить» последует очень скоро, Карелин уже не сомневался. Но вот с выполнением-то он все же поторопился. Непростительно, по-новобранчески, как последний салага, — поторопился.

Наконец появился адмирал флота Росавин, и всех главкомов пригласили к министру.

Карелин — грузный, мрачный, с кирпичным, запущенно-гипертоническим лицом — несколько минут мрачно восседал во главе стола, словно забыл о том, что теперь он в кабинете не один и что время, когда он мог молча самоистязаться, прошло. Теперь то же самое следовало делать в присутствии своих основных подчиненных, составлявших элиту советского генералитета.

Он хотел начать с анализа политической ситуации, но вовремя передумал. Министр обороны и раньше мало смыслил в политике, а еще реже совался в нее, а теперь он вообще плохо представлял себе, что на самом деле происходит и кто в реальности за всем этим стоит.

— Общая политическая ситуация в стране вам в основном известна, — речь давалась маршалу Советского Союза[12]с трудом.

— Вообще-то не очень, — обронил кто-то из генералов, однако министр даже не поднял головы, чтобы выяснить, кому принадлежала эта реплика.

— Потому и говорю, что «…в основном известна», — проворчал Карелин. Слова он произносил натужно. Его произношение вдруг стало напоминать пока еще не забытую невнятность прежнего генсека. — Поэтому начну с главного, по существу, сугубо и кратко… Президент Русаков болен. Я не врач и в Доросе, в отличие от некоторых, — исподлобья взглянул на главкома Сухопутных войск Банникова, — не был.

На удивление, главком выдержал его взгляд вызывающе спокойно. И даже победно вздернул подбородок, демонстрируя свое пока еще скрытое превосходство.

«Никак пообещали портфель министра обороны! — понял Карелин. — Он давно в это кресло метил, а тут вдруг представился случай занять его сейчас и немедленно».

— Как же он так… внезапно? Президент все-таки. — Теперь Карелин узнал голос главкома Военно-морского флота Росавина. — И вообще, почему я в таком случае не поставлен был в известность? — спросил так, словно перед ним сидел не министр обороны, а его личный порученец. — Все-таки охрану резиденции несут мои корабли.

Маршал угрюмо посмотрел на главкома флота и, словно ни в чем не бывало, продолжил:

— Так вот, в Доросе я не был, но, говорят, что болен Президент серьезно. — Министр натужно прокашлялся, налил себе минералки и смочил уже не поддающееся ему горло.— Но поскольку политика — это не наше с вами армейское дело, то и рассуждать-мудрить по этому поводу не будем.

«А ведь он дает понять, что не очень-то верит в болезнь Президента», — понял Росавин.

Адмирал флота[13]только вчера справлялся у своих, как там Президент, как-никак резиденцию в Доросе действительно прикрывают с моря корабли Черноморского флота, поэтому сам Бог велел… Так вот, сказано ему было: «Наблюдаем: купается, плавает. Прогуливается по прибрежной полосе». Поэтому спрашивается: что же такого вдруг могло произойти с генсек-президентом, который под вечер еще совершает заплывы по августовской теплыни, а ночью уже, видите ли, до недееспособности болен?! Конечно, жизнь есть жизнь, но и морские офицеры тоже не первый день палубу топчут…