– Да он струсил, – засмеялся Переходников, – а Громозека бы не испугался. Слабо, Вяз?

– Слабо, – вторит Савин, – Вязу слабо! Высоты испугался! Ха-ха!

– Мне не слабо, – кричу им, – нас, вообще-то, внизу с дровами ждут. И Григорьев предупреждал…

Но этим, похоже, на всё плевать с высоты в десятки метров. Ладно хоть Расулов молчит.

– Подождут! – кричат в один голос ценители прекрасного. – А лично нам он ничего не говорил. И чего ты его слушаешь? Короче, мы с этого места не сойдём, пока не докажешь, что тебе не слабо.

– Ладно, Вяз, – это уже Ильяс, – давай сюда. Ничего не случится.

Ишь ты, доказательство смелости нужно, как будто я её совсем не доказывал. Ладно, сдалась моя благоразумная часть, придется сходить на этот «балкон». Гляну на эту красоту. Парни прошли, и ничего не случилось…

– Плохая идея, – бормочу себе под нос и ставлю ногу на тропку, а сам кошусь на деревце, служащего своеобразным индикатором движения по зыбкой дорожке. Деревце не качается. Это послужило дополнительным стимулом. Прошел больше половины, как вдруг раздался скрежет, деревце мелко задрожало, а у меня из-под ног поехал камень.

Успел в падении ухватиться за крепкий уступ площадки, а внизу загрохотал каменный обвал.

Я повис на руках, зацепившись за край скалы. Передо мной темный гранит. Смотрю вправо. Тропы, по которой мы шли, не было. Нащупываю ногой крохотный уступ носком кеды. Утверждаюсь на ноге и елозю по стене второй ногой в поисках опоры, но ничего не находится. Тогда вцепляюсь руками покрепче и, чуть отклонившись назад, смотрю… да вниз, но не в пропасть, а на стену. Вот она, нужная расселина. Вставляю ногу, поворачиваю, заклинивая ступню, и приподнимаюсь. Голова оказывается выше края, и я вижу, что Олег, Женька и Ильяс сидят на задницах, испуганно вжимаясь в стену. Глаза у Савина по пять копеек, а Женька вообще зажмурился. Ильяс бормочет что-то.

– Помогите… – но из горла вылетает только хрипение. Прокашливаюсь. Ильяс и Савин тут же кидаются ко мне.

– Серёга!

– Живой!

– Осторожно! – матерюсь сквозь зубы, потому что Олег хватает так, что я чуть не срываюсь вниз.

– Ильяс, помогай! – кричит Олег и тянет меня за левую руку. Расулов, стремительно бледнея, хватает за правую. Забираюсь на площадку и облегченно вздыхаю, а ценители красоты сразу прилипают к стене.

– Серёг, ты как? – шепчет Савин и замолкает под моим взглядом.

– Додоказывались, мать-перемать?! – рявкнул я так, что все эстеты вжались в стену ещё сильней, и уже тише спросил – Где верёвка?

– Там, – и Олег вяло махнул рукой за спину.

– Где там?

– У бревна оставил.

– Охренеть!

Я сел рядом с парнями. Вот тебе, бабушка, и всякий случай! Оставалось сидеть на этой каменной полке, пялиться на обалденный горный пейзаж и выражать свой восторг матом.

– Мой дядя самых честных правил, – вдруг начал читать стихи Савин, – когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил. И лучше выдумать не мог…

– Да, – усмехнулся я, – лучше выдумать не могли, как сюда залезть, на этот природный балкон!

Я отвернулся и закрыл глаза. Интересно, обвал услышали? Возможно. Покричать? Нет, крик не услышат. Лагерь находится у подножия горы совсем с другой стороны, а ещё еловый лес крик заглушит. Однако обвал должны были услышать. Хотя…

– Мы все учились понемногу, – продолжал Олег, – чему-нибудь и как-нибудь…

– И мало думали башкою, авось и выйдет что-нибудь! – зло выпалил я, но Савин даже не сбился.

М-да, весело. Женька словно истукан сидит, вжавшись в скалу и выпучив глаза. Савин, глядя в ясное небо, декламирует «Евгения Онегина». Это чтобы вниз не смотреть и отвлечься от своего страха. Только Ильяс сидит задумчиво.

– Серег, – тихо шепчет он, – ты из-за меня сюда полез? Я ведь молчал…

– Если бы ты крикнул «слабо», то я бы точно не полез.

– А вид отсюда действительно красив, – хмыкает он.

– Ага, только от этого не легче.

Однако надо что-то делать. Вдруг грохот обвала не услышали, и нас не найдут дотемна? Ночи в горах холодные. Днем может быть очень жарко, но стоит только солнцу зайти за гору…

Так, надо осмотреться и оценить положение. Поднимаюсь, подхожу к правому краю. М-да, в этом месте больше двадцати пяти метров. На высотке я и выше висел. Десятый этаж – это примерно тридцать – тридцать пять метров. С другой стороны площадки шесть метров вниз до осыпи, но каменное крошево внизу выглядит страшно.

– Тут допрыгнуть можно, – говорит Расулов, – я могу попробовать…

– И до подножия доедет обтесанный труп, – отвечаю я. – Ты глянь, какие камни острые.

– Эх, не забыл бы Савин веревку…

– Я не нарочно.

Чёрт, и потянуло же этих оболтусов сюда! Теперь сидят, вжавшись спинами в стену, и дрожат. И я тоже хорош, на слабо повелся. Чем думала моя голова? Опять влияние детского тела? Все эти гормоны и гипофизы… тьфу! Теперь вот, решай проблему – как отсюда выбраться?

Так, что там наверху? До края вершины метров восемь, может и больше. Там, как назло, карниз нависает, не очень большой, но все же…

Так, допустим, я поднимаюсь по стене, затем иду за верёвкой, потом обратно к краю, а дальше? Хм, дальше не знаю, но это единственный шанс выбраться отсюда.

Эх, была – не была! Поднялся и, разминая кисти, принялся разглядывать стену, прикидывая свой будущий маршрут.

– Ты чего? – одновременно спросили меня Ильяс и Олег. – Куда собрался?

– Наверх, – отвечаю, присматриваясь к удобному уступу, до которого нужно будет дотянуться, – поднимусь, схожу за веревкой, а затем спустимся по одному.

– Поднимешься? – удивляется Савин, показывая вверх. – Здесь?

– Здесь-здесь, не прыгать же вниз…

Расулов посмотрел на стену.

– Так тут зацепиться не за что.

– Значит, прикинемся человеком-пауком.

Я засучил рукава у рубашки, потер ладони.

– П-п-пацаны, – с заиканием выпалил Женька, – я высоты б-б-б-боюсь.

Он поднял руку, и мы увидели, что его очень сильно трясет. Переходников опустил руку и опять вцепился в камень.

– А чего тогда сюда пёрся и на слабо брал? – зло спросил Расулов. – Ценитель прекрасного! И пел нам – какой он крутой…

Но Женька только плечами вздрогнул, а Савин виновато проронил:

– Не кипятись, Ильяс, и так хреново.

– Хреново им, – хмыкаю я, – но Олег прав, не стоит выяснять теперь, кто виноват и насколько. Мы тут и так, как птички в одном гнезде, причем все не умеющие летать. Все виноваты, включая меня. Ладно, – махнул рукой, – сначала наверх заберусь, а там поглядим, что дальше делать.