Да, именно так: сколько жизни было тут! Но у Тютчева о письмах не ему, а тут – все мне. Тем сильнее мое желание в иных случаях «пасть на колени».

Вслушайтесь: кто, кроме грешного ангела во плоти, мог написать вот так:

«Володя, милый!

Я никак не могу прийти к Вам. Извините ради бога. Очень хочу, но ничего не получается. Может быть, так даже лучше. Если очень захотите, то после «Железной маски» можем встретиться. Но просьба большая, не уводите меня от Вали. Оказывается, из-за нее могут быть неприятности. Будем вести светский разговор.

Целую, мой хороший. Л.».

Через несколько, видимо, не пустых дней:

«Милый мой Бушин,

как я хочу тебя увидеть! Я не знаю, что это, но видеть тебя хочу все время. Я прибежала бы к тебе в твою маленькую комнату, а ты сказал бы: «Здравствуй, мое милое рыжее солнышко!»

Как я хочу слышать твой голос, видеть твои добрые глаза.

Боже мой, как я люблю тебя!

Не хотела ужасно, не хотела и не думала, что так получится. Ведь я с каждым днем, часом, минутой люблю тебя все сильней. Я закрываю глаза и мне становится страшно, что все это когда-нибудь кончится, мне кажется, что я для тебя только игрушка, красивая игрушка, и все.

У Бунина есть такая вещь – «Грамматика любви». Там сказано, что женщина прекрасная (какой ты меня считаешь) уступает первое место в жизни мужчины женщине милой. Так как же? Стоит ли мне волноваться?»

И в другом письме: «Бушин, ты не можешь так уехать… Я ужасно хочу быть с тобой. Я бы каждый вечер оставалась у тебя и любила, любила, упивалась бы твоей лаской, твоими руками, тобой…

Ты даже не представляешь, как мне хорошо с тобой, у меня давно не было такого. Но я сейчас не могу… Что мне делать, Бушин? Что нам делать?

Письма-то хоть писать будешь?

Бушин, я люблю тебя, мне будет без тебя плохо, плохо. Не уезжай! Ты же хотел остаться до 7-го, а мне и этого мало. Я даже не знаю, схожу с ума, что лучше, чтобы ты остался или уехал? Не знаю, что будет, если ты уедешь. И боюсь, если останешься…»

И еще: «Я шла к тебе в среду, но почему-то подумала, вдруг ты скажешь что-нибудь ужасное для меня, и потому не вошла, а постояла под окном, посмотрела на свет и ушла… В пятницу я не могу приехать при всем моем большом желании. По всей вероятности, приеду 29-го совсем. Я тебе обязательно позвоню, как приеду. А в субботу мы сможем поехать ко мне. Это было бы прекрасно!

А в сентябре вот когда я буду наслаждаться. … Какое это счастье – чувствовать тебя, а потом какое-то мгновение ощущать невыразимое чувство легкости и безумного счастья. Господи, сколько еще будут длиться эти минуты любви…

Я люблю тебя, люблю, хочу быть с тобой…

Но как я хочу, чтобы ты хоть на какое-то мгновение был рядом и сейчас, чтобы целовал меня, ласкал, читал свои прекрасные стихи и любил.

Ты же любишь меня?

Да?

Если бы были такие слова, которыми можно сказать, как я люблю тебя.

Мне все время кажется, что я вот-вот увижу тебя, ты улыбнешься и подойдешь».

И еще: «Я ложусь спать и чувствую тебя, ловлю губами твои губы… но тебя нет рядом. Нет тебя. Нет слов. Как я хочу в тебе раствориться! Мне совершенно не интересны люди, которые не знают тебя, мне с ними не о чем говорить. Как они могут жить, не зная тебя!.. Если бы можно было вдвоем уехать на край свете!

Ты снился мне почти всю неделю (думал обо мне?). Я с ума сходила от безвыходности положения и махнула в Москву, но и здесь не удалось увидеть тебя.

Ты мне пиши, обязательно пиши. Я буду ждать твоих писем.

Целую тебя, мой милый Бушин.

Твое рыжее солнышко.

Я нужна тебе?

P.S.

Письма твои получила все в один день – 17-го.

Какие удивительные стихи! (Если все в них правда и от сердца). Спасибо, спасибо.

А пока целую и все так же горячо люблю, мой дивный чудотворец.

L.».

И последнее письмо после некого драматического явления:

«Нет, Бушин, я не выдерживаю таких испытаний…

Спасибо тебе за ласковые твои руки, за слова, которые мне никто никогда не говорил, за стихи, за минуты счастья. Не забуду тебя никогда.

Будь счастлив.

Прощай.

Л.».

Разве это обо мне? Какая сила чувства, распахнутость и безоглядность! Это о прекрасной женской душе, о жажде любви, о готовности отдать всю душу. И вот что я дарил в ответ:

22 ноября 2011

Со второй женой Ириной я познакомился в трамвае 22 маршрута, ходившего до войны от Измайлова, где я жил с детства, до Театральной площади и дальше до Пресни, словом, через весь город. Ирина приезжала к бабушке в Измайлово. Она была красива, умна, добра и взбалмошна – чего еще можно желать от жены! Не обидел ее Бог и чувством юмора. Вот единственная сохранившаяся в коробке записка от нее – «Семейное кредо Бушина»:

«Анна Каренина не работала, но ты и я должны работать. Не потому что нужны мне твои деньги (врешь!), а потому что работа нужна для тебя (зачем?). Она в конце концов облагородит тебя и сделает из обезьяны человека.