Л. Н. Толстой. В поисках истины (по дневникам писателя) - А. К. Ломунова

А. К. Ломунова

Л. Н. Толстой. В поисках истины

(по дневникам писателя)

Посвящаю памяти моего отца Константина Николаевича Ломунова

А. К. Ломунова

К читателю

Предлагаемые тексты Л. Н. Толстого выбраны из дневников писателя, которые он вел с 1847 по 1910 г. В своей совокупности публикуемые записи (более 500) отражают различные стороны духовной биографии писателя, связанные с его молитвенной жизнью.

Тексты и комментарии к ним взяты из Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого в 90 т. (юбилейное издание: М.; Л., 1928–1958).

Зведочками в тексте обозначены ссылки на комментарии.

Дневники

1851 год

Дневник, 8 июня 1851 г., Кавказ, Старый Юрт[1], т. 46, стр. 79.

Любовь и религия – вот два чувства чистые, высокие.

Дневник, 12 июня 1851 г., Кавказ, Старый Юрт, т. 46, стр. 61–63.

Вчера я почти всю ночь не спал, пописавши дневник, я стал молиться Богу. – Сладость чувства, которое испытал я на молитве: передать невозможно. Я прочел молитвы, которые обыкновенно творю: Отче, Богородицу, Троицу, Милосердия Двери, воззвание к Ангелу хранителю и потом остался еще на молитве. Ежели определяют молитву просьбою или благодарностью, то я не молился. Я желал чего-то высокого и хорошего; но чего, я передать не могу; хотя и ясно сознавал, чего я желаю. Мне хотелось слиться с Существом всеобъемлющим. Я просил Его простить преступления мои: но нет, я не просил этого, ибо я чувствовал, что ежели Оно дало мне эту блаженную минуту, то оно простило меня. Я просил и вместе с тем чувствовал, что мне нечего просить, и что я не могу и не умею просить. Я благодарил, да, но не словами, не мыслями. Я в одном чувстве соединял все, и мольбу, и благодарность. Чувство страха совершенно исчезло. – Ни одного из чувств Веры, надежды и любви я не мог бы отделить от общего чувства. Нет, вот оно чувство, которое испытал я вчера – это любовь к Богу. – Любовь высокую, соединяющую в себе все хорошее, отрицающую все дурное. Как страшно было мне смотреть на всю мелочную – порочную сторону жизни. Я не мог постигнуть, как она могла завлекать меня. Как от чистого сердца просил я Бога принять меня в лоно свое. Я не чувствовал плоти, я был один дух. Но нет! плотская – мелочная сторона опять взяла свое, и не прошло часу, я почти сознательно слышал голос порока, тщеславия, пустой стороны жизни; знал откуда этот голос, знал, что он погубит мое блаженство, боролся и поддался ему. Я заснул, мечтая о славе, о женщинах; но я не виноват, я не мог.

Вечное блаженство здесь невозможно. Страдания необходимы. Зачем? не знаю. И как я смею говорить: не знаю. Как смел я думать, что можно знать пути Провидения. – Оно источник разума, и разум хочет постигнуть… Ум теряется в этих безднах премудрости, а чувство боится оскорбить Его. – Благодарю Его за минуту блаженства, которая показала мне ничтожность и величие мое. Хочу молиться; но не умею; хочу постигнуть; но не смею – предаюсь в волю Твою! Зачем писал я все это? Как плоско, вяло, даже бессмысленно выразились чувства мои; а были так высоки!

Дневник, 29 ноября 1851 г., Кавказ, Тифлис[2], т. 46, стр. 240.

Я допускаю власть рока только в том, что не имеет отношения к добру и злу (внутреннему). – Никакое положение человека не может заставить быть добрым или злым.

Власть рока я выражаю – чему быть, тому не миновать, – и «да будет Воля Твоя».

Дневник, 22 декабря 1851 г., Кавказ, Тифлис, т. 46, стр. 240.

21 декабря в 12 часов ночи мне было что-то вроде откровения. Мне ясно было существование души, бессмертие ее (вечность), двойственность нашего существования и сущность воли.

1852 год

Дневник, 20 марта 1852 г., Кавказ, Старогладковская[3], т. 46, стр. 94 – 95.

Тщеславие есть страсть непонятная – одна из тех зол, которыми, как повальными болезнями – голодом, саранчой, войной – Провидение казнит людей…

Это какая-то моральная болезнь вроде проказы… Тщеславие есть какая-то недозрелая любовь к славе, какое-то самолюбие, перенесенное в мнение других – он любит себя не таким, каким он есть, а каким он показывается другим…

Я много пострадал от этой страсти – она испортила мне лучшие годы моей жизни и на век унесла от меня всю свежесть, смелость, веселость и предприимчивость молодости.

Не знаю как, но я подавил ее, и даже впал в противуположную крайность… Не могу сказать, чтобы страсть эта была совершенно уничтожена; потому что часто я жалею о наслаждениях, которые она мне доставляла, но, по крайней мере, я понял жизнь без нее и приобрел привычку удалять ее. Я только недавно испытал в первый раз после детства чистые наслаждения молитвы и любви.

Дневник, 24 марта 1852 г., Кавказ, Старогладковская, т. 46, стр. 100.

Пришел брат[4], играл в шахматы, пошел ужинать. – Теперь первый час, ложусь спать. – Завтра праздник, я буду делать только корректуры и тоже, ежели ничего лучше предстоять не будет.

Молитва: Отче, Богородица, помянуть родных живых и усопших; потом: Избави меня, Господи, от тщеславия, нерешительности, лености, сладострастия, болезней и беспокойства душевного; дай мне, Господи, жить без греха и страданий и умереть без отчаяния и страху – с верой, надеждой и любовью предаюсь воле Твоей.

Матерь Божия и Ангел Хранитель, помолите обо мне Господа.

Дневник, 1 апреля 1852 г., Кавказ, Старогладковская, т. 46, стр. 105.

Писал главу о молитве[5], шло вяло… После обеда нашел брата у себя, играл в шахматы, потом писал. Пришла большая компания, которая мне надоедает до нельзя. Пошел ужинать, не пошел к брату, куда собралась вся компания; а домой. Писал, писал, наконец, стал замечать, что рассуждение о молитве имеет претензию на логичность и глубокость мыслей; а не последовательно. Решился покончить чем-нибудь, не вставая с места, и сейчас сжег половину – в повесть не помещу; но сохраню, как памятник.

Дневник, 2 июля 1852 г., Кавказ, Пятигорск, т. 46, стр. 130–131.

Необходима ли и полезна ли молитва! В этом может убедить только опыт. Исполняет ли Бог наши молитвы, и во всех ли людях заметно это стремление? Вот уже два доказательства ее пользы, а