Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После его ухода гардемарин Майер остался один. То есть вокруг суетились люди, главным образом солдаты и матросы, занимавшиеся своими обязанностями, но вот поговорить было не с кем, а обсудить хотелось многое.
Прошедший бой, встречу с отрядом Куропаткина, работу механизмов митральез… а более всего прекрасные глаза мадемуазель Штиглиц!
– Как дела? – хмуро поинтересовался подошедший откуда-то сзади Будищев.
– Лучше и быть не может! – мечтательно вздохнул Майер.
– Пулеметы не подвели?
– Что ты! Прекрасно отработали… один, правда, заклинил посреди боя, а второй кипел, как самовар в духане у Карапета, но в остальном все просто великолепно!
– Ты что, гашиша хапнул? – удивился его состоянию Дмитрий.
– Нет.
– Тогда что с тобой? Ну-ка рассказывай, что там с нашими машинками приключилось?
– Ах, Дмитрий, какой ты все-таки приземленный человек! Я, может быть, только что видел ангела, а ты меня отвлекаешь какими-то пустяками от возвышенного…
– Баронесса мимо проходила? – сообразил, в чем причина его настроения, прапорщик.
– А как ты догадался?
– За ангелов в лагере могут сойти только наши сестры милосердия, – охотно пояснил свою догадку Будищев. – Но от Катьки, то есть мадам подполковницы, тебя бы вряд ли так торкнуло, так что остается Люся.
– Боже, и этого человека я называю своим другом! – страдальчески заломил руки молодой человек, потом не выдержал и засмеялся. – А ты, похоже, уже заложил капельку за воротник?
– Ну и что ты ржешь? – укоризненно покачал головой Дмитрий. – Сломал машинку и радуешься. Эх, Сашка-Сашка, не выйдет из тебя путевого пенсионера! Ну, выпил твой боевой товарищ немного винца, и что с того? Сам знаешь, с водой здесь плохо, вот и приходится глотать всякую дрянь!
– Знаешь, а в отряде Куропаткина оказался брат мадемуазель Люсии. Он сказал, что знаком с тобой.
– Еще бы, – ухмыльнулся приятель, открывая крышку пулемета и внимательно присматриваясь к содержимому.
– Вечером по поводу его прибытия состоится небольшая пирушка. Ты пойдешь?
– Нет, – отказался Будищев. – Ты лучше посмотри, что тут творится, до утра бы управиться.
– А что там?
– Ничего хорошего, – буркнул прапорщик. – Руки бы твоим архаровцам оторвать за такую чистку!
– Жаль, что не пойдешь. Этот Людвиг – славный малый, да и Бриллинг оказался совсем не таков, как я думал прежде.
– А он-то тут при чем?
– Так ведь это он нас всех собирает!
– Тогда точно не пойду.
– Но почему?!
– Да по кочану! Чего я не видел на ваших пьянках?
– Ну, как знаешь.
Если бы Дмитрий знал заранее, чем может закончиться эта пирушка, он, по всей вероятности, ни за что не пропустил бы ее. Но, увы, ему и в голову не могло прийти подобное развитие событий. Однако поздно вечером, когда он уже закончил наладку пулеметов и отмывал испачканные руки от смазки, перед ним возник качающийся подпоручик барон Штиглиц.
– Господин Будищев? – громко спросил он.
– И вам здравствуйте, Людвиг Александрович, – мрачно поприветствовал его моряк.
– Господин прапорщик, я имею сообщить вам, что вы подлец!
Сказать, что Дмитрия удивило подобное заявление – не сказать ничего! Отложив в сторону ветошь, он с интересом уставился на явно перебравшего офицера и не без юмора в голосе поинтересовался:
– Чем мотивируете?
– Вы негодяй! – последовал исчерпывающий ответ.
– Очень добрый день! А можно подробнее?
– Вы, милостивый государь, своими действиями компрометируете мою сестру!
– В смысле?!
– Как вы смеете ухаживать за ней и преподносить подарки?! Я требую, чтобы вы немедленно прекратили это безобразие!
– А то что? – не удержался от вопроса начинающий понимать, откуда ветер дует, Будищев.
– Будем стреляться! С двадцати… нет, с пятнадцати шагов!
Закончив свой спич, подпоручик четким строевым шагом подошел к Дмитрию и, коротко размахнувшись, попытался залепить ему пощечину. Однако попасть по физиономии прапорщика оказалось не так просто. Сообразив, к чему идет дело, он в последний момент просто отошел в сторону, и не рассчитавший сил бедняга Штиглиц плашмя грохнулся оземь.
– Что раззявились? – строго посмотрел на застывших от удивления матросов Будищев. – Не видите, человеку плохо? Взяли аккуратнышко и понесли.
– Кудыть, вашбродь?
– Лучше всего в госпиталь, – решил после недолгого раздумья Дмитрий. – Там ему и сопли вытрут, и клизму вставят, а отец Афанасий, в случае чего, и причастит!
Один мудрец, который, возможно, еще не родился, сказал, что утро добрым не бывает, и именно сегодня Будищев в очередной раз имел возможность убедиться в правоте доморощенного философа.
– Граф, вставай, – нудел над ухом Федька, одновременно тряся Дмитрия за плечо.
– Иди на хрен! – отозвался тот, пытаясь перевернуться на другой бок.
– Вставай, – проигнорировал всем известный адрес денщик.
– Ну какого черта? – обреченно вздохнул прапорщик.
– Их благородие господин лейтенант Шеман просили прийти, – почтительно пояснил свое рвение Федор.
– Твою ж дивизию, ни днем, ни ночью покоя нет! – чертыхнулся окончательно проснувшийся Будищев. – Какого рожна ему надо?
– Не могу знать, – строго по уставу гаркнул Шматов, но тут же расслабился и уже обычным тоном спросил: – Умываться будешь?
– Давай, – едва не вывихнул челюсть в зевке Дмитрий.
С гигиеническими процедурами в лагере имелись проблемы. Все-таки декабрь он и в Средней Азии декабрь, а потому вода была не просто холодная, а почти ледяная, в чем Дмитрий немедленно убедился.
– Ох ты ж мать… – охнул он, опустив руки в тазик и ополоснув заросшую небольшой бородкой физиономию.
Ощущения оказались просто непередаваемыми, особенно если учесть, что прочим офицерам денщики воду грели. Кто на огне костра, кто на спиртовках из походных наборов. Но, увы и ах, Шматов в число этих добрых волшебников не входил.
– Бриться будешь? – с невинным видом поинтересовался злодей.
– Издеваешься? – вздохнул Будищев, вытирая лицо вафельным полотенцем, которое все почему-то называли турецким[50].
– Почему? – искренне удивился приятель.
– Вода холодная! – попытался объяснить, как ему показалось, очевидную вещь Дмитрий.