Казалось, еще немного – и Тронн Гретте улыбнется. Они устроились за столом на кухне. Тронн приготовил какао. Порошок он насыпал в чашки из банки, которую сначала долго крутил в руках и рассматривал. На ее металлической поверхности тушью было выведено: «КАКАО». Почерк аккуратный – по всей видимости, женский.

– И ведь из него вполне могло выйти что-то путное, – продолжал Тронн. – Беда в том, что ему все быстро надоедало. Все говорили, что такого талантливого футболиста в команде «Шейд» не было уже много лет. Его даже пригласили играть за юношескую сборную страны, но однажды он просто сказал, что не хочет больше ходить на тренировки. Когда ему исполнилось пятнадцать, он взял у кого-то гитару и уже через два месяца выступал в школе с собственными композициями. Один парень, которого звали Воктор[33], предложил ему играть в их ансамбле в Гроруде, однако Лев отказался – на его взгляд, остальные музыканты группы ему и в подметки не годились. Все у него получалось само собой. У него и в школе все шло бы как по маслу, если бы он делал уроки и поменьше прогуливал. – Тронн криво усмехнулся. – Расплачиваясь ворованными лакомствами, он заставил меня научиться копировать его почерк, чтобы я писал за него сочинения. Так что по норвежскому у него всегда были хорошие отметки. – Тронн даже засмеялся, однако тут же резко оборвал себя и снова посерьезнел. – Потом гитара ему надоела, и он вступил в молодежную банду старших ребят из Орвола. Лев никогда не жалел о том, от чего отказывался, постоянно стремясь найти что-то новое, лучшее, более интересное.

– Может, глупо спрашивать об этом его брата, – сказал Харри. – Но ты действительно хорошо его знаешь?

Некоторое время Тронн размышлял:

– А вопрос-то вовсе не глупый. Да, мы с ним росли вместе. Да, Лев был общительным и интересным парнем, с которым все – и мальчишки, и девчонки – были не прочь познакомиться. Однако на самом деле он одинокий волк. Однажды он признался мне, что у него нет настоящих друзей – только поклонники и поклонницы. Многого в нем я не мог понять. Например, когда братья Гаустен приходили к нам драться. Их было трое, и все старше Льва. Местные мальчишки бросались наутек, едва завидев их. Но только не Лев. Он и не думал бежать. Они лупили его пять лет. И вот однажды старший из них, Рогер, явился один. Как обычно, мы разбежались. Когда я осторожно выглянул из-за дома, то увидел, что Рогер лежит навзничь, а Лев сидит на нем верхом. Ногами он зажал руки Рогера, а сам держал прутик. Я подошел поближе, чтобы все видеть. Кроме тяжелого сопения, ни один из них не издал ни звука. И тут я стал свидетелем того, как Лев всадил прутик Рогеру прямо в глаз.

Беата заерзала на стуле.

– Лев действовал сосредоточенно, будто занимался делом, требовавшим величайшей точности и аккуратности. Похоже, он собирался вынуть глазное яблоко. У Рогера из глаза текла кровь, с мочки уха она капала на асфальт. Стояла такая тишина, что был слышен звук падающих капель – кап-кап.

– И что ты сделал? – спросила Беата.

– Меня вырвало. Я никогда не выносил вида крови – меня от него мутит и становится дурно. – Тронн медленно покачал головой. – Лев отпустил Рогера и пошел со мной домой. Глаз Рогеру спасли, однако после этого братья Гаустен к нам больше не совались. Но я так и не смог забыть то, что увидел: Льва с прутиком в руке. Тогда я еще подумал, что порой мой старший брат превращается в другого человека, которого я совсем не знаю. К сожалению, такие превращения стали происходить с ним все чаще и чаще.

– Ты говорил о том, будто он пытался кого-то убить?

– Это случилось как-то воскресным утром. Прихватив с собой отвертку и карандаш, Лев отправился на велосипеде к одному из пешеходных мостиков у кольцевой автодороги. Вы ведь бывали на таких мостиках, знаете? Довольно неприятное ощущение, потому что идти приходится на семиметровой высоте по решетчатым металлическим квадратикам, через которые видно все, что делается под тобой. Как я уже сказал, стояло воскресное утро и народу было немного. Лев открутил винты, которыми крепилась площадка, оставив только два с одного края, а под другой подложил карандаш. И стал ждать. Первой показалась дамочка, «очевидно, свежеоттраханная», как выразился Лев. Расфуфыренная, встрепанная, поминутно чертыхаясь, она ковыляла на сломанной шпильке. – Тронн негромко рассмеялся. – К пятнадцати годам Лев многое успел повидать и попробовать. – Он поднял чашку ко рту и застыл, удивленно глядя в окно на мусоровоз, остановившийся у помойных баков за сушкой для белья. – Сегодня у нас что, понедельник?

– Нет, – ответил Харри. Он так и не прикоснулся к своей чашке. – Так что же было с этой девицей?

– Там ведь два ряда решеток. Она пошла по левому. «Невезуха», – говорил потом Лев. Он бы предпочел ее, а не старика. В общем, по правому ряду шел старик. Из-за подложенного карандаша открученная решетка выступала, и Льву показалось, что старик заметил опасность – по мере приближения к ней он шел все медленней и медленней. Перед тем как сделать последний шаг, он словно застыл с поднятой ногой.

Мерно качая головой, Тронн созерцал, как мусоровоз с шумом заглатывает соседский мусор.

– Едва он опустил ногу, как решетка рухнула вниз, точно крышка люка. Ну знаете, такого, какой используют, чтобы вешать людей. Старик упал на асфальт и сломал себе обе голени. Если бы это случилось не в воскресенье утром, его бы тут же переехала машина. «Невезуха», – сказал Лев.

– А в полиции он тоже это повторил? – поинтересовался Харри.

– Да-а, полиция, – протянул Тронн, глядя в свою чашку. – Они пришли спустя два дня. Дверь им открыл я. Они спросили, принадлежит ли стоящий на улице велосипед кому-либо в доме. Я ответил утвердительно. Оказалось, что свидетель видел, как Лев отъезжал от пешеходного мостика. Он сообщил полиции приметы велосипеда и парня в красной куртке. Я показал им красную дутую куртку, которая тогда была на брате.

– Ты? – удивился Харри. – Выходит, ты сдал собственного брата?

Тронн вздохнул:

– Я сказал, что это мой велосипед и моя куртка. Внешне мы со Львом очень похожи.

– Зачем ты так поступил?

– Мне было четырнадцать – слишком мало, чтобы меня наказывать. А Льва бы отправили в колонию для несовершеннолетних, туда, где побывал Рогер Гаустен.

– А как к этому отнеслись отец с матерью?

– Что они могли сказать? Все, кто нас знал, догадывались, чьих рук это дело. Лев был хулиганом, он воровал сладости и бросался камнями, а я был тихий, послушный мальчик, который прилежно учился и переводил старушек через улицу. В семье об этом просто больше никогда не говорили.

Беата кашлянула:

– Кто решил, что лучше будет, если ты возьмешь вину на себя?

– Я сам. Я любил Льва больше всех на свете. Я и сейчас рассказываю это только потому, что срок давности по делу уже истек. А кроме того… – Тронн улыбнулся своей характерной безучастной улыбкой. – Иногда мне даже хотелось, чтобы это я осмелился на такой поступок.