Колебатель земли сразу заметил подмену быка. Очень легко для бессмертных богов, владеющих небом широким, распознать обман человека. По просьбе обиженного Посейдона Афродита уговорила своего любимого сына Эрота пронзить стрелой сердце дочери солнечного Титана критской царицы Пасифаи (вся сияющая), когда она любовалась восхищенно чудесным быком за несколько дней до жертвоприношения.

Как поет Овидий, бык был в чистейшей шерсти, стада и честь, и краса. Меченный темным пятном на лбу меж большими рогами, телом своим остальным был он белей молока. В кносских стадах томились коровы в жажде принять на крестец тяжкую тушу его. Бычьей подругою стать царица рвалась Пасифая — ревности гневной полна, телок гнала она прочь. Свежую рвет Пасифая листву, непривычной рукою сочную косит траву и преподносит быку. Ходит за коровьим стадом она по пятам, позабыв о супруге, ибо теперь для нее бык дороже царя. Скоро Пасифая стало хотеться сделаться Ио, чтоб быть любимой быком, чтоб стать под пару ему.

Пасифаю охватила любовная страсть к быку такая, что, забравшись в пустотелую кленовую корову, сделанную по ее приказу мастером знаменитым Дедалом, она отдалась быку и, сделавшись чреватою, родила от него ужасного человекобыка, впоследствии названного Минотавром.

Согласно утверждениям некоторых старых критян, живущих в Кноссе, они слышали, как Пасифая гордо не раз так говорила:

— В образе этого особенного быка, которому по воле Мойры я отдалась, во время соития был сам Колебатель земли Посейдон в одном из его божественных воплощений. Совсем не для жертвоприношения, а для обладания мною Посейдон вышел из моря в образе дивного быка, как сделал некогда Зевс для обладанья финикийской царевной Европой.

Другие кносцы говорят, что Пасифая изменила Миносу с кносским рабом огромного роста и силы, занятым в священных бычьих плясках — особенных играх, посвященных Посейдону. Она тайно приходила на Бычий двор, где ежедневно тренировались рабы и пряталась в полой деревянной корове. Из-за могучего телосложения, лика, схожего с бычьим и дикого нрава, рожденного Пасифаей от раба сына названного Астерионом, впоследствии прозвали Минотавром. После того, как Свирепый Астерион — Минотавр в поединках и еще больше из засады погубил многих чужеземцев, и это ему сходило с рук, но после того, как он убил нескольких свободных критян по приказу Миноса, его заключили в Лабиринт, построенный Дедалом.

Морской бог, между тем, продолжая гневаться на Миноса, решил, что наказание для него недостаточно и наслал на быка безумие, после чего животное носилось по всему Криту, круша и уничтожая все на своём пути. Поймать могучего критского быка, обуреваемого бешенством, арголидский царь Эврисфей поручил Гераклу в качестве седьмого подвига. Сын Зевса и Алкмены, измотав быка в борьбе, стреножил его и доставил в Микены и затем по приказу Эврисфея отпустил его на свободу. После этого мало кто на Крите продолжал верить Пасифае, что в образе быка с ней сопрягался сам Посейдон, ведь не смог бы даже великий Геракл, как простое животное, великого олимпийского бога измотать и стреножить.

Бык, наводивший страх на сто городов, быстро пересек обширные просторы Немеи и миновал Коринф, который в древности носил имя Эфиры, дочери седого титана Океана. Затем, перейдя узкий Истм, разделявший два моря, бык прибыл в прибрежную страну Аттику к знаменитому городу Марафону, от которого после битвы с персами воин Фидиппид, чтобы возвестить о блестящей победе греков без остановок пробежал почти 8 парасангов до Афин и тут же от изнеможения умер.

Оказавшись вновь на свободе, бык тут же, как на Крите, стал опустошать поля местных жителей и убивать их самих. Белоснежного быка, дивного ростом и статью, которого раньше называли Критским, теперь стали звать Марафонским.

101. Тесей прощается с Эгеем перед битвой с Марафонским быком

Узнав, что Тесей хочет собственноручно поймать убившего многих людей быка, боязливый Эгей не на шутку встревожился и настоятельно стал советовать сыну:

— Милый сын, ты могучий герой, но все же не надо тебе в одиночку пытаться убить этого особенного быка. Говорят, он, хоть статью красивый, но совсем бешеный нравом. Это чудовище настоящее и уже немало людей он драгоценной жизни лишил, проткнув острыми рогами своими и затоптав копытами крепкими. Возьми побольше воинов сильных и охотников опытных и пусть они убьют его стрелами и копьями, а ты руководи ими с безопасного расстояния. Ведь ты сын царя, престола наследник, а не какой-то пастух иль охотник! Если ты по молодости забываешь о горе, которое ты своей преждевременной смертью причинишь отцу престарелому, то ты, как наследник, должен думать о государстве!

Тесей слушал родителя с чуть искривленной улыбкой на тонких губах и язвительно думал:

— Так я и не понял — о чем он сейчас больше переживает — о возможной моей смерти от рогов и копыт быка Марафонского или от причинения мной ему горя возможной безвременной смертью? Чадолюбив или самолюбив этот мой недавно обретенный родитель? Или больше всего его, как царя, волнует благополучие народа и государства? Интересно, чтобы сказали благочестивые люди, узнав мои мысли? — Что я черствый душой человек и сын нечестивый? Ведь отца должно у нас больше всех почитать, чуть ли не как бога… А я вот все думаю — почему за много лет он даже не удосужился узнать родился ли у него сын и, если — да, то как живет?.. Конечно, воспитанием ребенка должна заниматься мать, но как мне живого отца всегда не хватало! Хотя бы просто знать, что он рядом и любит меня…

Сын повертел головой, словно так избавляясь от ненужных мыслей, и, погладив пальцами высокий свой лоб, обратился к родителю:

— Нет отец. Нынче лучше ты меня не проси невозможное сделать. Этого быка Геракл поймал и живым Эврисфею доставил, мне же надо его просто убить. Если я один не смогу это сделать, то зря люди меня героем считают!

Так твёрдо ответил Тесей тоном, не допускающим возражений, однако Эгей все-таки возразил:

— Ох, Тесей! Не приучен ты родителей опытных слушаться. Так же не ведаешь ты, как легко в заблуждения буйная юность впадает: ум молодой опрометчив, короток рассудок незрелый. Ну подумай, что будет, если он тебя убьет иль покалечит… Ну, хоть меня пожалей, ведь не перенесу я, если с тобою несчастье случится.

— Значит, все-таки больше всего он жалеет себя. Боится, что не перенесет, если долгожданного наследника вдруг лишится, ведь государству может быть хорошо только, если им управлять будет Эгей или на худой конец Эгеид.

Так