было выполнено технически, но имело такое невероятное, дьявольское сходство с оригиналом, что на какой-то момент мне даже показалось, что у меня на столе сидит живой жук.

– И кто же положил на ваш стол этот листок?

– Мне как раз хотелось, чтобы именно это вы и выяснили. Я собирался попросить вас заняться этим вопросом немедленно. Добавлю, что такие же листки с рисунками я за последнее время находил на своем столе еще трижды – и каждый раз эта находка оказывала на меня все тот же омерзительный эффект.

– И это всякий раз происходило, когда вы поздно вечером возвращались домой после заседания в палате общин?

– Именно.

– И где же эти – не знаю, как их правильно назвать – картинки?

– Этого я вам тоже не могу сказать.

– Что вы имеете в виду?

– То, что я сказал. Каждый раз, когда я приходил в себя после припадка, оказывалось, что рисунок исчез.

– То есть все листки бумаги с изображениями жука куда-то пропадали?

– Очевидно, так – хотя я не могу утверждать это с полной уверенностью. Понимаете, стол в моем кабинете всегда завален всевозможными бумагами. Я не могу исключать, что изображения жука были на каких-нибудь из них. Но картинка как таковая, как вы ее назвали, действительно пропадала.

У меня мелькнуло подозрение, что вся эта история – это скорее клинический случай, в котором следовало бы разбираться врачу, а не человеку моей профессии. И я весьма прозрачно намекнул на это моему гостю.

– Мистер Лессингем, – сказал я, – а вы не считаете возможным, что вы просто слишком много работали в последнее время, перенапрягали мозг и в итоге стали жертвой оптической иллюзии?

– Я сам так думал – более того, можно сказать, я надеялся на это. Но дайте мне закончить – тогда вы поймете, что каких-либо возможностей для подобного толкования событий попросту нет.

Не могу отрицать – в своем повествовании мистер Лессингем строго придерживался хронологии. Говорил он преувеличенно спокойно, холодным, нейтральным тоном – словно, вопреки всей странности и необычности своей истории, пытался произвести на меня впечатление точностью и четкостью каждого произнесенного им слова и даже слога.

– А позавчера ночью, вернувшись домой, я застал у себя в кабинете незнакомца, – заявил он.

– Незнакомца?

– Да. Другими словами, вора.

– Вора? Вот как. Понимаю. Продолжайте.

Мистер Лессингем, однако, вместо того чтобы сразу же последовать моему предложению, какое-то время сидел молча. Мне показалось, что его поведение становится все более и более странным.

– Когда я вошел, – заговорил он наконец, – этот тип был занят тем, что пытался взломать ящик в моем бюро. Я, понятное дело, попытался задержать его – но не смог.

– Не смогли? Что значит – не смогли?

– То и значит. Я излагаю все, как было. Вы должны понимать, что это был не обычный вор. Я ничего не могу сказать о его национальности. Он произнес всего два слова, причем по-английски, это я помню совершенно точно. Но, если не считать этого, он вел себя как немой. На нем не было ни обуви, ни головного убора. Более того, единственным предметом его одежды была длинная темная накидка, из-под которой торчали обнаженные руки и ноги.

– Необычный наряд для вора.

– Как только я его увидел, я сразу понял, что его появление каким-то образом связано с моими приключениями на рю де Рабагас. Его слова и все его поведение полностью это доказывают.

– И что же он сказал и сделал?

– Когда я попытался схватить его, он довольно громко произнес два слова, которые напомнили мне об ужасной сцене, навсегда, как видно, засевшей у меня в мозгу, – я просто не осмеливаюсь позволять себе возвращаться к этому воспоминанию.

– И что это были за слова?

Мистер Лессингем открыл рот – и снова закрыл его. В выражении его лица произошла явная перемена. Взгляд его стал неподвижным и словно стеклянным, как у человека, находящегося в сомнамбулическом состоянии. Я испугался, что с ним случится припадок вроде тех, которые начинались при возникновении «видений», о которых он так часто упоминал во время своего рассказа. Я встал, полагая, что ему может потребоваться помощь. Однако Лессингем жестом дал мне понять, чтобы я не беспокоился и сел на прежнее место.

– Спасибо, – сказал он. – Это пройдет.

Голос его показался мне хриплым, словно надтреснутым – на этот раз в нем не было слышно обычных для моего гостя сочных, словно бы серебряных обертонов. После очередной, на этот раз довольно неловкой паузы он заговорил снова.

– Вы сами можете судить, мистер Чэмпнелл, насколько слабым и беспомощным я становлюсь даже сейчас, как только речь заходит о некоторых вещах, связанных с моим давним приключением. По этой причине я не могу произнести слова, сказанные тогда незнакомцем, моим незваным гостем. Я не в состоянии даже написать их. По какой-то неведомой причине они оказывают на меня такой же эффект, какой в сказках о колдунах производят на людей заклятия, заклинания и прочие магические действия.

– Насколько я понимаю, мистер Лессингем, этот таинственный незнакомец не был оптической иллюзией?

– Это маловероятно. Есть свидетельства моих слуг, которые говорят об обратном!

– Ваши слуги его видели?

– Некоторые из них – да. Кроме того, реальность его визита подтверждает состояние моего бюро. Этот тип расколол крышку надвое. Когда я стал проверять содержимое, оказалось, что пропала пачка писем. Это письма, полученные мной от мисс Линдон, леди, которая, я надеюсь, станет моей женой. Об этом я сообщаю вам также на условиях полной конфиденциальности.

– И как же этот человек может использовать эти письма?

– Если мои опасения верны, то он может очень серьезно злоупотребить ими и причинить мне большой вред. Если мерзавцы, которые стоят за всем этим, через столько лет решили мне отомстить, то они вполне могут оказаться способны, поняв, что значит для меня мисс Линдон, втянуть ее в какие-нибудь неприятности – или как минимум отравить ее сознание.

– Понимаю. Скажите, а каким образом вор исчез с места преступления? Он что, как тот рисунок, о котором вы рассказали, просто растаял в воздухе?

– Он сбежал, причем довольно прозаическим способом – выскочил в окно гостиной, а потом спустился по конструкциям веранды на улицу и пустился было бежать, но попал в руки одного человека, который в тот момент случайно оказался рядом с моим домом.

– В чьи руки? Какого-нибудь констебля?

– Нет. В руки мистера Атертона – Сиднея Атертона.

– Вы имеете в виду известного изобретателя?

– Да, именно его. Вы с ним знакомы?

– Да. Мы с Сиднеем Атертоном друзья уже на протяжении многих лет. Но Атертон, наверное, в любом случае мог видеть, что этот тип выбрался на улицу из вашего дома. И потом, если вор, как вы утверждаете, был фактически раздетым, то почему мистер Атертон не задержал его?

– О, у мистера Атертона были для этого свои причины. Да, он не задержал вора, и, насколько я понимаю, даже не пытался это сделать. Вместо этого он постучал в дверь моего дома и сообщил, что видел, как из окна моего жилища выбрался какой-то человек.

– Я знаю, что в некоторых случаях Атертон ведет себя странно – но то, о чем вы говорите, выглядит совсем уж необычно, просто необъяснимо.

– Правда состоит в том, мистер Чэмпнелл, что, если бы не мистер Атертон, сомневаюсь, что даже в сложившейся неприятной ситуации я побеспокоил бы вас своим визитом. Надо сказать, что ваше близкое знакомство с ним облегчает мою задачу.

Мистер Лессингем подвинул свой стул поближе ко мне с проворством, которого прежде я в его поведении не замечал. По какой-то непонятной для меня причине возникновение в его рассказе имени Атертона, казалось, добавило ему живости. Я понял, что в любом случае мне оставалось побыть в неведении теперь уже совсем недолго. Буквально полудюжиной фраз Лессингем пролил больше света на суть проблемы, чем за все время его долгого предваряющего рассказа. Его манера держаться также стала более деловой. Впервые за все время пребывания в моем кабинете он стал похож на известного политика – сосредоточенного, волевого, целеустремленного, такого, каким его знал весь мир.

– Мистер Атертон, как и я, претендовал на руку и сердце мисс Линдон. Я добился успеха в этом вопросе, а он потерпел неудачу и потому выбрал вариант поведения человека, рассерженного этим обстоятельством.