Его смерть обнаружили скоро, только что Лещенко успел допеть про «Миранду» на уснувшем канале, как из банкетной залы по сигналу выскользнул охранник, второй, третий; Светлана Филаретовна знала, что в эту шахту нет ни лифта, ни лестницы, маршал, надо думать, пульт управления держал где-то еще, а кейс его пропал вместе с ним самим, то есть не пропал, лежит в запечатанном бункере, туда никто не знает входа, даже она сама, она сейчас принесет…

Веселья поубавилось, но до тех пор, пока принца не извлекли из шахты, мужа его в известность решили не ставить. Раскатали вертолетную лестницу, полезли в колодец, на полдороге счетчик стал тикать так яростно, что охранник вернулся, потребовал свинцовые трусы, — в хозяйстве маршала таковых, как и трехколесных велосипедов, преступно не имелось. Без трусов никто из трезвых в шахту лезть не хотел, а пьяным подобное доверить было боязно. Засуетились, ничего не могли придумать, покуда Светлана Филаретовна не заметила торчащую в замке протезную ногу, побежала к истопнику ее пристегивать — вдруг он что знает, истопник отпер ящичек в ноге и достал оттуда пачку планов Ивисталовой усадьбы, да и Милада прибежал со своими копиями — оказалось, что дорога в шахту все-таки есть, она проложена сквозь нижние ярусы, и все, кто отвечал за безопасность царской семьи, ринулись в туннель под сандалией одного из Меркуриев, про всех прочих временно забыли. А пьянка продолжалась, в подобной обстановке какая еще беда ни приключись — ее бы прозевали. Ее и прозевали. Да и не одну.

Сара все еще полз, уже вторую вечность подряд. Первая кончилась вместе с бутылкой «Абсолюта-Цитрон», Саре стало как-то тепло, и он в темной трубе вздремнул: кругом тихо, только что-то журчит рядом, вот его и убаюкало. От того же журчания Сара и проснулся, не понял сперва, где находится, сильно перепугался, но сообразил — и опять пополз вперед. Брюки на коленях протерлись, но портфель Сара не выпускал, — ничего-то у него, у бедного, на свете сейчас не было, никому-то он был не нужен… Сара захлебывался слезами жалости к самому себе. Стоило идти в попники, чтоб вот в такой трубе оказаться! Кто это придумал дурацкое выражение — «вылететь в трубу»? Вот выползти бы из нее сперва, а потом и вылететь не страшно…

При очередном рывке Сара треснулся головой: туннель кончился. Над теменем веял ветерок с явным животным запахом, туннель переходил в колодец. Сара стал рыться в портфеле, бормоча под нос вместо матюга почему-то собственную фамилию. В наружном кармашке отыскалось что-то твердое, на ощупь совершенно неприличное. Сара долго это щупал, потом вынул, нашел у расширения ствола кнопку, нажал ее — и предмет ожил, яростно вырываясь. Огромный, сложно изогнутый вибратор для горюющих дам, с полным зарядом батареи — откуда он тут? Сара знать не знал, что Милада в машине спутал портфели, вибратор был его личный. Сара долго гладил дергающийся предмет, чего-то не рассчитал, переключил — и получил страшный удар по зубам. Вибратор вырвался у попника из рук и ускакал в глухую темень туннеля — туда, откуда режиссер только что выполз. Запущенный парадонтоз давно уже избавил Сару от большинства зубов, а только что «прямой наводкой» бедняга был лишен еще и двух передних. В сознании вспыхнула мысль о том, что в иной ситуации без этих зубов даже удобней.

Сара встал, сплюнул кровь и зубы, полез вверх: для удобства смелых попников прежний хозяин, когда строил колодец, вделал в стену широкие скобы. Нажатие на верхнюю привело в действие автоматику, крышка колодца откинулась вместе с большой кучей лежавшего на ней навоза. После темени подземного хода слабый свет, озарявший конюшню, показался сколопендровнику слепящим, словно прожектор. Сара подтянулся на руках — они от гантель стали очень сильными — и сел в кучу. Подземный ход с маршальской веранды вывел его прямиком на маршальскую же конюшню. Гобой, снежно-белый, хотя с темной, как полагается, кожей, стоял над яслями и меланхолично двигал челюстями. А чалый, белохвостый Воробышек удивленно глядел на явившегося из-под земли Сару.

Жеребец был красив ослепительно — не то что сколопендры! Чалых сколопендр не бывает, тем более с белыми хвостами. Впрочем, в жилище к ним Сара не полез бы даже за толстую пачку портретов президента Франклина. Но здесь — здесь было тепло. Как-то душно даже, после бутылки «Абсолюта» со всеми предваряющими это не было странно, но… брюки расползлись в лохмотья, зубы валялись в колодце, десны кровоточили. Сару обуревали великая жалость к самому себе и похмелье одновременно. Да еще вибратор ускакал. Сара стал копаться в портфеле — вдруг еще что-нибудь неожиданное там есть. Нашел баночку вазелина, понюхал. С трудом вспомнил, куда этому веществу полагается быть употребленным. Похмелье крепчало.

Сара использовал вазелин и на карачках стал подбираться к Воробышку: он предлагал себя чалому жеребцу в качестве кобылы. Жеребец попятился. Сара еще яростней пошел на жеребца той частью, которая у кобылы называлась бы крупом. Воробышек попятился, но было уже некуда. Он резко скакнул через ополоумевшего попника и лягнул его.

Сара вздрогнул, вытянулся. Лишь домашние тапочки, в которых он прополз всю трубу, тапочки, привезенные им, потому что предупредили об ответственности за княжеский паркет, слетели с его ног. Подкова Воробышка не принесла счастья Саре, череп режиссера треснул, как фарфоровый чайник. Гобой, хмуро смотревший на сцену от ясель, рванул привязь и дико заржал. Воробышек всхрапнул — и заржал следом.

Мигом вылетел из пристройки Авдей, пистолет, стреляющий транквилизатором, он разрядил в бок Воробышка раньше, чем успела пролиться невыпитая рюмка водки: этим седативом Авдей успокаивал собственную совесть. Когда жеребцы задремали, — Гобою тоже досталось, — Авдей принял полный стакан, спихнул Сару в люк, бросил за ним следом тапочки, открыл краны затопления подземного хода и медленно разровнял над закрытым люком навоз. Нет никакой Сары и никогда не было. И нечего в навозе копаться. В конце концов, не от первого трупа избавлялся в своей жизни сальварсанский шпион Авдей Васильев. Оба предиктора обещали ему на сегодня хлопоты с конским навозом. И хорошо, что все так легко обошлось. Он-то боялся, что у кого-то из жеребцов, а то, не дай Господи, у обоих, расстройство будет. Конюх совсем успокоился и пошел допивать бутылку. С желудками жеребцов, к счастью, обошлось нормально.

А во французской гостиной тем временем все закусывала и закусывала охрана, оберегающая от прочей шоблы наиболее драгоценного гостя — государеву подругу Тоньку и лично блюдущего как ее диету, так и прочее здоровье лейб-медика Цыбакова. Врачу давно не нравился посторонний шум, а после выстрела в коридоре он вовсе затревожился. Он решил, что самое время сейчас для будущей матери подышать чистым воздухом, нашел выход в сад и повел Антонину на прогулку. Она не сопротивлялась, новая жизнь ворочалась под ее сердцем, толкалась и требовала выхода, и ни о чем другом Тоня больше не думала, — посасывала кусочек лимона, считала часы до прилета Павлиньки и дышала чистым, пайковым истринским воздухом. Татьянина помолвка — уж которая на ее памяти! — была неинтересна с самого начала. Цыбаков шел рядом с чемоданчиком лекарств и инструментов, отослав прочь охрану. Парк — он проверил — обещал полную безопасность.

А покуда она гуляла, Ромео то напивался, то трезвел, Милада яростно пытался понять, отчего все не так, как он хотел, вместо отдыха для подруг опять получилась криминуха, за которую царь может не только дать по шее, но и шкуру снять и даже из этой шкуры чучело для кунсткамеры, которую он из Питера на Новый Арбат перенести приказал, изготовить. За Антонину, к счастью, отвечал не он; Ромео имелся в поле зрения, Гелию помочь было нечем, разве что пышными похоронами — неужто под Кремлевской стеной хоронить будут?.. Милада посчитал и обнаружил, что следующим по важности из опекаемых лиц является княгиня Ледовитая, хозяйка поместья. А ее за столом отчего-то не было. Милада с тревогой собрался на ее поиски — а ну как выкрал невесту кто неположенный? но тонким, масонским слухом уловил грохотанье в дальнем крыле здания. «Только еще с натуралкой возиться не хватало!..» — с омерзением подумал Милада, сверился с планом усадьбы и помчался на шум.