– Он сказал, что может помочь мне, и помог. Сказал, что действовать нужно быстро. Мол, если уж хочешь содрать болячку, так лучше разом. Это и полмесяца не займет, к весне я уже вернусь. Мы опробовали лодку в заливе, она прочная.

Я едва успевала разобрать слова – так быстро они из него выскакивали.

– О чем ты? Что не займет и полмесяца?

– Путь. До Итаки. Гермес обещал провести меня в обход чудовищ, так что этого ты не бойся. Если я выйду с полуденным приливом, буду на соседнем острове до темноты.

Я онемела, словно Телегон вырвал мне язык.

Он положил мне руку на плечо:

– Не нужно волноваться. Со мной все будет в порядке. Гермес говорит, он мой предок по отцу. Он меня не предаст. Ты слышишь, мама?

Он тревожно глядел на меня из-под челки.

У меня кровь стыла в жилах от его наивности. Неужели и я была когда-то так юна?

– Он бог лжи. Только глупцы ему доверяются.

Телегон вспыхнул, но лицо его сделалось упрямым.

– Я знаю, кто он. И лишь на него не надеюсь. Я взял с собой лук. А еще он поучил меня метать копье. – Телегон указал на стоявшую в углу жердь, к концу которой привязан был мой старый кухонный нож. И, заметив, видимо, что я пришла в ужас, добавил: – Но воспользоваться им мне не придется. До Итаки всего несколько дней, а там, рядом с отцом, я буду в безопасности.

Он настойчиво подался вперед. Думал, что на все мои возражения нашел ответ. Гордился собой, измыслившим блестящий план. Как легко из него это вылетело: в безопасности, с отцом. Неудержимая ярость захватила меня целиком.

– А с чего ты взял, что на Итаке будешь желанным гостем? О своем отце ты только по рассказам знаешь. К тому же у него есть другой сын. Как думаешь, обрадуется Телемах появлению незаконнорожденного брата?

Услышав “незаконнорожденный”, Телегон вздрогнул слегка, но отвечал мне храбро:

– Не думаю, что он станет возражать. Я приду не за царством его, не за наследством, и так ему и скажу. Я пробуду там всю зиму, и мы успеем познакомиться поближе.

– Вот, значит, как. Это решено. Вы с Гермесом все рассчитали, и теперь, по-твоему, мне остается лишь пожелать тебе попутного ветра.

Он глядел на меня в нерешительности.

– Скажи, – продолжила я, – а что всеведущий Гермес говорит о своей сестре, которая хочет твоей смерти? О том, что стоит тебе отойти от острова и ты погибнешь?

Он почти вздохнул:

– Мама, это было так давно. Наверняка она уже и думать забыла.

– Забыла? – Голос мой оцарапал пещерные стены. – Ты что, дурак? Афина не забывает. Она проглотит тебя в один присест, как сова глупого мышонка.

Телегон побледнел, но не отступил, как и подобает такому, как он, храбрецу.

– Я попытаю счастья.

– Не попытаешь. Я запрещаю.

Он уставился на меня. Никогда еще я ему ничего не запрещала.

– Но мне нужно на Итаку. Я построил корабль. Я готов.

Я шагнула к нему:

– Давай-ка четче объясню. Если ты уедешь, то погибнешь. Поэтому никуда не поплывешь. А если попробуешь, я эту твою лодку спалю дотла.

Он смотрел на меня непонимающе, потрясенный. Я развернулась и ушла.

* * *

Он не уплыл в тот день. Я тревожно расхаживала взад-вперед по кухне, а он все не возвращался из леса. Домой пришел уже в сумерках. Громыхая крышками сундуков, собрал свою постель. Он явился, желая лишь показать, что под моей крышей не останется.

Когда он проходил мимо, я сказала:

– Хочешь, чтобы я относилась к тебе как к мужчине, а ведешь себя как дитя. Всю жизнь ты был здесь под защитой. И не понимаешь, какие опасности подстерегают тебя во внешнем мире. Нельзя просто взять и сделать вид, что Афины не существует.

Он только и ждал моих слов, как трут ждет искры.

– Ты права. Я ничего не знаю о мире. А как узнать? Если ты хочешь, чтобы я всегда был у тебя на глазах.

– Афина стояла над этим самым очагом и требовала отдать тебя ей, а потом собиралась убить.

– Я знаю. Ты сто раз об этом говорила. Но с тех пор она ведь не пыталась, правда? Я ведь жив, так?

– Потому что я наложила заклятия и несу их на себе! – Я встала к нему лицом. – Да знаешь ли ты, как мне приходится их поддерживать, сколько я с ними мучаюсь, испытываю, удостоверяясь, что ей сквозь них не прорваться?

– Ты любишь этим заниматься.

– Люблю? – Скрипучий смех ободрал мне горло. – Я люблю заниматься своими делами, а с тех пор, как ты родился, на это и времени нет!

– Так иди колдуй! Иди колдуй, а меня отпусти! Признайся, ты ведь даже не знаешь, гневается ли еще Афина. Ты пробовала с ней поговорить? Шестнадцать лет прошло!

Он будто о шестнадцати веках говорил. Он не мог представить себе размаха богов, беспощадности тех, у кого на глазах вырастают и гибнут поколения. Он был смертен и молод. Для него ленивый день тянулся словно год.

Лицо мое разгоралось, копился жар.

– Ты думаешь, все боги подобны мне. Можно просто взять и не замечать их, считать их своими слугами, отмахиваться от их желаний, как от мух. Но они раздавят тебя – просто для забавы или от злости.

– Боги и страх, боги и страх! Только об этом ты и говоришь. И только об этом говорила всегда. Но тысячи тысяч мужчин и женщин ходят по земле и живут до старости. И кое-кто даже счастлив, мама. Они не сидят с унылым видом в надежной гавани. Я хочу стать одним из них. Намерен стать. Как ты этого не понимаешь?

Вокруг меня уже потрескивал воздух.

– Это ты не понимаешь. Сказано: никуда не поедешь, и все тут.

– Вот так, значит? Я всю жизнь здесь пробуду? До самой смерти? Даже не предприняв попытки уехать?

– Если понадобится.

– Нет! – Он стукнул по разделявшему нас столу. – Ни за что! Ничто меня не ждет здесь. Даже если придет еще корабль и я упрошу тебя разрешить им причалить, что дальше? Облегчение на пару дней, а потом они уедут, и я опять заперт здесь. Если это жизнь, я предпочту умереть. Предпочту погибнуть от рук Афины, слышишь? Тогда я хоть увижу в своей жизни что-то, кроме этого острова!

У меня побелело в глазах.

– Мне все равно, что ты предпочтешь. Если ты так глуп, что собственную жизнь не бережешь, я сделаю это за тебя. Вернее, мои заклинания.

Тут он впервые дрогнул.

– Что ты хочешь сказать?

– Хочу сказать, ты и знать не будешь, чего лишен. И об отъезде думать забудешь.

Он попятился:

– Нет. Я не стану пить твое вино. Ничего из твоих рук не возьму.

Я ощутила во рту вкус яда. Приятно было видеть, как он испугался наконец.