Словом, «ночную вазу» Рейгана без каких-либо препятствий морские пехотинцы посольства США поместили в партийных альковах. Можно только представить, если бы, например, подобный аксессуар пожелал разместить в штабе демократов Егор Лигачев. Наверняка бы американские сенаторы пригрозили президенту импичментом. Но здесь все свои люди, готовые услужить демократии, поэтому просьбу Рейгана уважили.

Но случилось непредвиденное: президент, отведав разносолы русской кухни, поспешно ретировался в свою резиденцию, оставив именитый «горшок» в парткоме. Вот здесь будущие демократы призадумались: «Но это же собственность учителя-отца! Самое время поспешить к американцу на помощь. Зачтутся в Вашингтоне наши муки». Бьюсь об заклад, и Николай Васильевич Гоголь позавидовал бы этой «немой сцене», да что там Гоголь, она не могла бы присниться в кошмарном сне и Марку Анатольевичу Захарову, придворному комедиографу: самые «великие» русскоязычные писатели, чуть ли не добрая половина «классиков» русской литературы вежливо подняли бесценный сосуд и на руках понесли в американское посольство.

Путь, прямо скажем, недолгий, но попасть в историю можно. И попали в историю, оставив яркий след в дни августовских событий, призвав президента Б.Н. Ельцина расстрелять уже подлинных, настоящих русских писателей.

Каков сюжет для будущих комедиографов! Найдется ли драматург, который гусиным пером при свете коптилки опишет страдания столичных демократов? Не претендуя на соавторство, предложу ремарку: роскошный Дубовый зал Дома писателей. На столах остатки осетрины, пучеглазой икры, французские коньяки. В глубине коридорчика загадочная дверь. Чьи-то заботливые руки уже сняли медную табличку: «Партком писателей Москвы». Причем сняли без оргвыводов на Лубянке. За дверью стоит штучка, почти реликвия. Творцы Ленинианы с благоговением осматривают президентские достопримечательности. Будущие светочи демократии приготовились к первому демократическому шествию…

… Все вроде бы шло своим чередом. Дочь поступила в Симферопольский медицинский институт, а сын Игорь, окончив Высшее военно-морское училище имени М.В. Фрунзе, получил назначение на Северный флот штурманом атомной подводной лодки. Но беда за нами шла по пятам, она подбиралась к Екатерине Федоровне.

В августе Екатерина Федоровна решила съездить к матери в Боровичи. Лишь потом я понял, что она ездила попрощаться с матерью. Она сама поставила себе диагноз – рак молочной железы. Надо было делать операцию, но она пошла к гомеопату, так мы потеряли четыре месяца.

В декабре 1972 года мне присвоили звание генерал-лейтенант, и я был вызван в Москву. В Главном управлении кадров со мной побеседовали на предмет назначения на должность командующего армией. Жену это не радовало, она угасала на глазах, с большим трудом уговорили лечь на операцию. Положил ее в Боткинскую больницу. Вечером встретились с Валентином Ивановичем Варенниковым, ничего я не утаил от товарища.

Варенников в то время был первым заместителем главнокомандующего Группой советских войск в Германии. В Москву приехал по вызову, на совещание к первому заместителю министра обороны генералу армии С.Л. Соколову и, вероятно, рассказал ему о нашей встрече.

Утром мне позвонила Мария Самойловна Соколова, принялась меня распекать: «Вы не доверяете военным врачам? Почему положили жену в районную больницу? В госпитале имени H.H. Бурденко свой онкологический центр. Они пригласят на консультацию и самого Н.Н. Блохина».

Я перевез жену в Лефортово, а сам, получив назначение на должность командующего 4-й армией в Баку, полетел в Крым собирать вещички. С Леночкой вдвоем мы и вылетели в Баку. Доченька была встревожена операцией матери и неизвестностью, которая нас ожидала.

В Баку прилетели ночью. Встретил нас A.C. Бородаев, знакомый по Забайкалью, первый заместитель командарма. Прямо из аэропорта дозвонился до командующего войсками Закавказского военного округа генерал-полковника Павла Васильевича Мельникова. Он проводил учения в районе перевала Цхацкаро, что южнее Боржоми. Командующий, выслушав мой доклад, приказал: «Соберите всех командиров дивизий, полков и вылетайте в Тбилиси. Жду вас утром в районе учения южнее Бакуриани. Здесь и познакомимся».

В Тбилиси нас встретил генерал-майор Василий Константинович Кирилюк. Доложил: «Погода в районе учения весьма неблагоприятная, расстояние до перевала – около 300 километров, надо выезжать незамедлительно».

Пурга то утихала, то усиливалась, кое-где снег перекрывал дорогу, но наши вездеходы без остановки продвигались на запад. Прошли Мцхету, Гори, Хашури, Боржоми, в районе Бакуриани навстречу нам выкатило солнце. Часам к одиннадцати мы вышли на заснеженную равнину, высота более 2000 метров. Пожалуй, впервые за всю историю в этом местечке вместе с техникой зимой через горы прошла целая дивизия. Для театра военных действий это было совсем не рядовое событие.

Построив прибывших в две шеренги, командующий рассказал о своем замысле, о плане проведения учения. Дивизии развернули до полного штата за счет резервистов. Как же было тяжело солдатам, не привыкшим ходить на лыжах, ступать по глубокому снегу.

На разборе учений встретился с генерал-лейтенантом Дмитрием Александровичем Гринкевичем, мы вместе учились в академии имени М.В. Фрунзе. Он и дал мне несколько полезных советов, рассказал об особенностях службы в Закавказском военном округе, охарактеризовал первых секретарей республик, они же члены Военного совета округа.

Возвратившись в Баку, в сопровождении офицеров-направленцев мы выехали в Ленкорань.

Полковник Евгений Александрович Брюзгин, знаток истории Закавказья, рассказывал нам по дороге, как в 1813 году русские войска под командованием Котляровского штурмом взяли укрепленную персами крепость Ленкорань. Персы потеряли 3700 человек, а русские – в десять раз меньше.

После взятия крепости повалил густой снег, он-то и покрыл белым саваном окровавленную землю. Возвращаясь в Карабах, солдаты в скорбном молчании несли носилки, на которых лежал раненый победитель генерал-лейтенант Котляровский. Вскоре заключили Гюлистанский мир, по которому Персия навсегда отказалась от всех завоеванных ранее ханств в нынешнем Закавказье.

Из Ленкорани перелетели в Нахичевань. Местные руководители с гордостью отмечали: «Г.А. Алиев родился и вырос в Нахичевани. Это наш земляк». Пройдет чуть больше десятилетия, и Гейдар Алиевич снова вернется в Баку через Нахичевань…

Дома меня ожидал сюрприз: дочь собиралась вернуться в Симферополь. Она мечтает быть врачом, мол, а в Баку светил в области медицины – единицы. Дозвонился до госпиталя, пригласил Екатерину Федоровну. Просьба Елены показалась ей капризом. Часа через два – звонок уже из Москвы. На сей раз Леночка взяла трубку, плакали, как я понял, сразу в двух столицах. Успокоил жену, дочь и связался с Симферополем.

И вот я снова один, подошел к окну, увидел трепетавший на ветру листок и вспомнил пушкинские строки: