— Тейган была беременна, — задумалась Айона, — когда я видела ее в своих снах.

— Помню, как же. Выходит, для меня это происходило в то же время их жизни, что и для тебя. И, как и в твоем случае, дело было возле домика Сорки.

— Я думала, у тебя хватит ума там не появляться! — возмутилась Брэнна. — Неважно, во сне или наяву.

— Я не могу тебе сказать, чьих рук это было дело — моих или его, поскольку, если честно, я и сам этого не знаю. Но я знал, что нам там ничто не угрожает, иначе бы я тут же вернулся. Я бы не стал опять подвергать Миру опасности!

— Ладно… Ладно тогда.

— Так вот, они вернулись домой, — продолжал Коннор, щедро намазывая поджаренный ломоть хлеба джемом. — Они знают, что им предстоит сразиться с Кэвоном, и знают, что им не победить, не одолеть его, поскольку он потом просуществовал по меньшей мере до нашего времени. И объявился в наших краях. Я сказал Эймону, что нас теперь шестеро и что в одном из этих шестерых течет кровь Кэвона.

— И как он отнесся? — поинтересовалась Брэнна.

— Он меня знает. — Коннор приложил руку к сердцу. — И верит мне. А Фин из моего ближнего круга, так что доверие распространяется и на него. На парне был камень, что я ему дал в прошлый раз, и амулет, такой же, как мой. У меня тоже был с собой подаренный им камешек, и, когда я его достал, он у меня в руке светился. Тут ты оказалась права, Брэнна. В этом камешке есть магическая энергия.

— Однако в пращу, чтобы поразить Кэвона, я бы его заряжать не стала, но иметь его при себе полезно.

— Вот я его в кармане и ношу. И более того, у меня с собой был колокольчик.

— Цветок Тейган, — уточнила Айона.

— Я его посадил, оросил своей кровью и водой, которую извлек из воздуха. И на могиле Сорки зацвели цветы.

— Ты сдержал слово. — Айона погладила его по руке. — И тем самым дал им то, что для них очень важно.

— Я сказал, что мы его одолеем, потому что я в этом убежден. И мне кажется, я знаю, что именно мы упустили в прошлый раз, на солнцестояние. Музыку, — сказал он, — и радость, какую она приносит.

— Музыку… — повторила Айона, а Брэнна с задумчивым выражением откинулась к спинке стула.

— Ведь вчера что его сюда привело, такого обозленного, такого наглого? Наш свет, это само собой, и то, чем мы обладаем. Конечно, и мы сами по себе. Но мы вчера музицировали, а музыка — это свет.

— Веселый шум, — сказала Айона. — Житейские радости.

— Вот именно. Этот свет его ослепляет, чужая радость безумно бесит его. Но почему она его не сковала, вот вопрос!

— Музыка, говоришь… А помнишь, Айона, прошлой весной мы как-то вечером тоже музицировали? Я принесла скрипку, мы играли, пели, а он крался за окнами, превратившись в туман и тени. Его привлекла музыка, — сказала Брэнна. — Привлекла, несмотря на всю его ненависть к ней, ненависть к тому, что в нас она живет и мы можем ее извлекать.

— Помню.

— Да, с этим можно работать. — Брэнна сузила глаза, прикусила губу. — Из этого может что-то получиться. Хорошая мысль, Коннор.

— Блестящая мысль! — согласилась Айона.

— Не могу спорить. — Улыбаясь, Коннор выложил себе остатки яичницы.

— Уверена, что Мира сказала то же самое.

— Это еще впереди — когда я с ней поделюсь. Меня осенило только утром, — добавил он, — а она уже очертя голову на работу умчалась.

— С чего бы? У нас до смены еще полчаса. — При этих словах Айона пошла за второй чашкой кофе. — Если бы она подождала, мы с Бойлом могли бы… Ой! — Она округлила глаза. — Вы что, поссорились?

— Поссорились? Нет. Я признался ей в любви, а она ушла в глухую оборону. Как я и ожидал. С ее характером ей понадобится некоторое время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.

— Ты, я вижу, все рассчитал. — Айона из-за спины обхватила его руками. — Это здорово!

— Дело не в расчете… А может, и так, — подумав, согласился он. — Но она еще не сделала для себя правильного вывода. Когда сделает, ей будет намного легче. А пока я с удовольствием наблюдаю, как она пребывает в умственных корчах.

— Ты там поосторожнее, Коннор! — негромко предостерегла его Брэнна. — Ее удерживает не упрямство и не твердолобость, а шрамы от былых ран.

— Не может же она прожить всю жизнь, не замечая собственного сердца — по той лишь причине, что у ее негодяя папаши сердца не было вовсе.

— Поосторожнее! — повторила Брэнна. — Что бы Мира о нем ни говорила, что бы ни думала на его счет — это, скорее всего, самообман, потому что она его любила. Она и теперь его любит, вот почему обида до сих пор жива.

Коннор испытал внезапный приступ раздражения.

— Я не ее отец! Могла бы знать меня и получше!

— Да что ты, родной. Она за себя боится — что в ней скажутся его гены.

— Что за бред!

— Ну конечно, бред. — Брэнна поднялась и стала собирать со стола. — Но это бремя, которое на ней висит. Уж как я ее люблю, и как она меня любит — а все равно мне так и не удалось снять его с ее души. До конца — не удалось. Это тебе предстоит сделать.

— И ты это сделаешь. — Айона отодвинулась от стола и снова кинулась помогать. — Потому что любовь, если не пускать все на самотек, побеждает все.

— На самотек я ничего пускать не собираюсь.

Айона чмокнула Коннора в макушку.

— Я знаю. Яичница удалась.

— Я бы так не сказала, — возразила Брэнна. — Но раз уж ты сегодня готовил — если это можно так назвать, — то посуду мыть нам.

— Ну и отлично. Тем более что мне пора звать Ройбирда и отправляться на работу.

Под звон тарелок Коннор снял с крючка куртку и кепку.

— А Миру я действительно люблю, — снова сказал он, уж больно ему ласкали слух эти слова. — Люблю безраздельно!

— Ох, Коннор, глупый ты, глупый. Ты ее всегда любил!

Он вышел на дождь. Что ж… сестрица его права. Он всегда любил Миру.

Работа на навозной куче была в духе ее скверного настроения: раздражения и желания поубивать всех и каждого.

Мерзкий день для мерзкой работы, подумала Мира, переобуваясь в самые старые свои рабочие сапоги и надевая толстую рабочую куртку. И действительно: чувствовала она себя хуже не бывает. А поскольку она не могла отрицать, что сама затеяла ссору с Бойлом — после того как отругала Мика, огрызнулась на Айону и все утро проходила мрачнее тучи, — то и Бойла нечего винить, что поставил ее возить дерьмо.

И она покорно возила.

Ее группу Бойл перепоручил Айоне — крепкие ребята из центральной части Англии, которых никаким дождем не испугаешь. У Мика был урок в манеже, тут дождь тоже не помеха. Не мешал он и Пэтти, которая чистила упряжь, и Бойлу, засевшему у себя в кабинете.