— Саша, — Марианна вымученно улыбнулась. — Зашел.

— Конечно. Ты как?

— Хорошо. Она жива, это главное.

— Кто?

— Наша доченька, Снежа, — так же вымученно улыбалась Марианна. — Я так переживала, что… ну, ты понимаешь?

— Глупенькая, — я взял ладонь девушки в свои ладони, — не думай о плохом. У нас всё будет хорошо.

— Да. Я знала, — Марианна с трудом говорила, было видно, что она очень вымотана, и разговаривает со мной буквально из последних сил.

— Отдыхай, моя хорошая, — я поднялся и, наклонившись, поцеловал её в щеку. — Набирайся сил. Мы с тобой ещё обо всём наговоримся. Обещаю. А сейчас поспи.

— Ага, — расплылась в улыбке роженица. Я чувствовал, как ей тепло и уютно, что всё, наконец, закончилось, что младенец жив, и что впереди только хорошее. Хотелось верить, что моё присутствие также способствует благодушному расположению духа.

— Всё будет хорошо. Отдыхай.

Марианна в ответ угукнула, натягивая одеяло под подбородок и по-детски положив ладошки под щеку. Постояв, я аккуратно вышел из комнаты. Мимо меня мышью просочилась служанка Марианны, по-моему, её Эльной кличут. А-а, не важно.

Жизнемиру застал стоявшей около большого окна. Она задумчиво смотрела во двор.

— Не успела заснуть? — не поворачиваясь, спросила она.

— Не-а. Как у неё прошло?

— Трудно. Тут ещё Милёнка… Пришлось отправить прочь. Ей самой скоро рожать, а тут чуть ли не руками пришлось плод вытаскивать. Не выдержала внучка. Не думала, что она так среагирует, — помолчав добавила, — послед только-только вышел. Только обмыли её и уложили. Натерпелась бедненькая. Так что, приди ты минут на десять раньше, помог бы.

— Вот уж дудки! — возмутился я.

— А что так? Боишься?

— Да не то, чтобы боюсь, но сама понимаешь, после такого на неё, как на женщину, год смотреть не смогу.

— Понимаю, — заулыбалась ведунья. — Вы, мужики, странный народ. В бою кому-то брюхо вспороть, или из себя арбалетный болт вытащить, это вы — пожалуйста, а как роды, так все пугаетесь.

— Так, то ж в бою! Ну, ты сравнила, — хмыкнул я. — О чем ты поговорить-то хотела?

— О твоем Карфане.

— О чём? Каком Карфане? Ты о чем?

— Быстро же ты забыл того, кто тебе жизнь спас, — строго проговорила Жизнемира.

— Да ничего я не забыл, — ответил я, вспомнив, что так друидка называла моего Рекса. — Неожиданно как-то.

— Мы тоже не ожидали, — скептически проговорила ведунья.

— Так что с Рексом. Ожил? — пошутил я.

— Да. Ты уже знаешь?

— Стоп-стоп! Ничего я не знаю. Пошутил. Как ожил?

— Алекс, как были у тебя шутки дурацкими, так и остались, — негодующе сказала ведунья. — А вот так! Боромир приходил, рассказывал, что твой Карфан вылез из могилы и убежал в неизвестном направлении. Вот так вот.

— Ни хрена себе! — по-русски выругался я, но по глазам Жезнимиры стало ясно, что она поняла. Помолчал, переваривая информацию. — А такое бывает?

— Видимо, бывает, — пожала плечами женщина. — Тебе видней.

— Да блин! Я-то откуда могу знать?

— … — ведунья лишь пожала плечами.

— А что мне теперь делать? Думаешь, он опасен?

— Что делать не скажу, и насчет опасен или нет, понятия не имею. Карфан привязан к своему хозяину, так что скоро он найдет тебя. Тогда и выяснишь.

— Ну, ты даешь! Мало мне проблем, еще теперь этого карфана бояться!

— Зачем бояться? Тебе он вреда не причинит, а вот тем, кто рядом с тобой, очень даже может.

— Успокоила! — возмутился я.

— Не ори на меня. Твой Карфан, сам с ним и разбирайся! — нервно проговорила ведунья, и повернулась уходить.

— Подожди, — я задержал её за рукав. Она остановилась и посмотрела на мою руку на своем плече. Я убрал руку. — Извини. Наваливается всё как-то. Психовать начинаю.

— Понимаю. К Милёне зайди. Ей нужна твоя поддержка, — проговорила Жизнемира. — К сожалению, — добавила она и ушла, оставив меня со своими мыслями наедине.

Чего это ведунья на меня обозлилась? Вон, как на прощанье зыркнула, как будто я у неё сто рублей занял и год не отдаю. Фиг с ней, на все взгляды внимание обращать, никаких нервов не хватит.

Подойдя к двери в комнату Милёны, я прислушался.

— … никчёмная твоя мамка. Правильно бабушка говорит, мне гусей пасти, а не целительством заниматься, — шмыгнула она носом. — Что же я такая?.. Ничегошеньки не умею…

Тихонько отворил дверь.

«Я тут побуду», — кинул мне вслед Первый.

— Тук-тук. Можно?

Девушка сидела в кресле около окна, заплаканная и гладила свой большой живот. Увидев меня, она неуклюже поднялась:

— Сашенька, — подошла ко мне и крепко прижалась.

— Ну-ну, стрекоза, ты чего? Всё хорошо, — гладил я по голове свою миниатюрную жену, как маленького ребенка. Она и была сейчас маленьким ребёнком. Разве что большой живот говорил, что она всё-таки женщина.

— Возьми меня, — подняла она на меня заплаканные глаза. Ага, щас, только шнурки поглажу! Молча поднял её на руки и перенёс на кровать. Девушка стала расшнуровывать лиф. Я остановил её:

— Конечно, возьму. Сильно, жестко и долго! — сделал паузу. — Потом. А сейчас давай просто полежим, и ты мне всё расскажешь. Ага?

Пока друидка была в нерешительности, я устроился рядом, подгребая её к себе:

— Просто поваляемся, хорошо?

— Хорошо, — словно эхо ответила Милёна. Помолчали.

— Ну, и что у нашей мамки случилось? — наглаживал я живот девушки. — Что так её расстроило?

— Да, ладно. Не стоит об этом, — сморщилась девушка. — Мелочи.

— Стрекоза, вот зачем ты так? Не доверяешь мне или как?

— Доверяю, — чуть слышно отозвалась она. — Это… стыдно рассказывать.

— Значит, ему рассказать не стыдно? — выразительно погладил я её живот, — а родному мужу стыдно? Это как? — после паузы добавил, — Давай-давай, рассказывай.

— У Марианны сложные роды были, — всё так же негромко проговорила Милёна. — Нужно было зашивать разрывы… там. А я стою с иглой… и не могу. Стою, как дура, и ничего не делаю. Бабушка обругала меня и выгнала, — Милёна заглянула мне в глаза. — Какая из меня целительница, если я вот так… растерялась…

— Фу ты, напугала же ты меня, — облегченно вздохнул я. — Я-то думал, там вообще харгл знает что случилось, а тут фигня такая.

— Это не фигня! — капризно возразила друидка. — Я не должна вот так вот теряться, когда нужно делать дело. Не должна, если я целительница.